Метро

— Он спился. Хантер. Беспробудно пил. Каждый день — в хлам, вдребезги. Шатался, идти не мог ровно. Жутко с ним было рядом. Просто страшно. Он же убийца. Пистолет этот у него всегда… С глушителем. Чуть что — хватается за него. В правой — пистолет, а в левой — фляга. Постоянно. Все время прикладывался. Еле связывал слова. Я его просила, чтобы он перестал. Он не мог. Вот так. Привет Гомеру.

— Он… Он тебя трогал?

— Нет. Ни разу. Как от огня просто. Может, не хотел девочку портить. А может, ему это все вообще не нужно было, женщины. А я вот, когда с ним встречалась взглядом… У меня коленки подгибались. Представляла себе иногда… Как бы он… Ну, обнял бы и так далее. Что я там могла себе представить тогда.

— А с Тульской что стало?

— Это он ее затопил. Заминировал к грунтовым водам поближе и затопил. Вместе со всеми больными и со всеми здоровыми. Чтобы предотвратить эпидемию в метро. А чтобы они не сбежали оттуда, он огнеметы выставил. Я на Тульской была. Кричала ему, что есть способ людей вылечить. Он слышал. Видел меня там. И все равно подорвал все. Нас со станции выбралось трое. Остальные захлебнулись.

— Зачем? Зачем он это сделал?

— Сказал, что должен спасти метро. Вот так вот спасти. Но я думаю, у него просто зудело. Понимаешь? Ему одного пойла не хватало.

— У Гомера было не так.

— А как?

— Там ты просишь о чуде, кажется. И потом, когда прорыв… Ты думаешь, что это дождь пошел. Что-то такое.

— О чуде!

* * *

— Меня… Мне плохо. Мутит. Помоги мне… До уборной.

— Можешь прямо тут. Я уже ко всему привыкла. Дать таз?

— Не хочу тут. Не хочу при тебе.

* * *

— Давай! Давай! Еще! Еще! Пожалуйста, еще! Ну. Ну?!

— Ты сладкая. Ты такая сладкая. Боже, какая ты сладкая.

— Не останавливайся. Еще. Еще хочу.

— Я больше… Я больше… Я…

— Нет. Нет-нет.

— Я все. Я все. Боже. Боже. Я тебя люблю.

— Не болтай ерунды.

— Нет, правда. Я тебя заберу отсюда. Сейчас вот подкоплю и заберу. Не хочу, чтобы ты тут была. Ты не подходишь для этого места. Заберу.

— Ладно, уговорил.

— Ах, с-сладкая! Сколько с меня?

— Как в прошлый раз.

— А скидочку? Сделай скидочку! Как постоянному клиенту?

* * *

— Ты зачем это делаешь?

— Что?

— Зачем этим занимаешься? Я тебе не читаю морали, просто…

— Начинается, да?

— Нет, правда. Гомер говорил, что… Что ты не такая.

— Не какая? Ты не понимаешь, да? Какая разница, что говорил Гомер! Он живет в своем волшебном мире. А я в своем настоящем. И в моем настоящем мире лучше вот этим заниматься, чем людям в голову стрелять. А что мне еще делать? Мечтать о том, как однажды мы все вернемся наверх, и как это будет прекрасно и удивительно? Но это потом будет, а деньги нужны сейчас.

— Только из-за денег? А если бы были деньги?

— Ну вот у тебя есть?

— Нет.

— О чем тогда разговор?

— Как ты сюда попала?

— Один добрый человек привел. Подобрал и пристроил. У меня больше никого нет. Жить негде. У тебя есть дом?

— Есть.

— А жена?

— Есть. Была. Есть.

— Вот и хорошо. А тут ты что делаешь?

— Не хочу туда. Мне тут спокойней.

— Тебе скоро уйти придется. Полежишь еще чуть-чуть — и вперед. Потом когда-нибудь вернешься.

— Почему?

— Мой хозяин придет. Он не должен тебя видеть.

— Какой еще хозяин? Сутенер?

— Лежи. Успокойся. Вот бульон, попей. Пей.

— Я не буду эту дрянь… Меня тошнит. Что за хозяин?!

— Не имеет значения.

— Ты что, вещь? Какой хозяин еще?!

— Дурак!

— Ты от этого удовольствие, что ли, получаешь?! От всех этих грязных мужиков?!

— Удовольствие… Хорошо бы, между прочим, и тебе помыться. Вставай, отведу тебя.

* * *

— Найдешь Леху? Брокера? Который меня сюда привел? Скажи, чтобы забрал меня. Ночевать где-то надо.

— Можешь… Можешь сегодня остаться. Хозяин не придет, наверное. Из-за этой войны… Сейчас не каждый день бывает. Хочешь?

— Где? Прямо тут? Или на той койке, где тебя…

— Тут. Поешь со мной? Грибы.

— Спасибо. Я не знаю, как… Я потом заплачу.

— Дай колено посмотреть. Мне тут мазь дали. Полежи спокойно.

— Холодно. И щиплет. Ай.

— А когда тебе так спину раздирали, не щипало?

— Там… Пожаловаться некому было. А тут — ты.

— Да.

— Что — да?

— Ты вот спрашивал. Почему я? Почему я шлюха. Как стала.

— Я не спрашиваю.

— А ты спроси. Мне не стыдно. Думаешь, ты один такой? Тут знаешь сколько таких? Одичавших. Одиноких. Которым некому пожаловаться. Их тянет всех ко мне. Ко мне, магнитом. Понимаешь? В меня. И если их не принять… Не дать им… Выплеснуть это все… Грязь, ужас свой… Злобу. Нежность. Они тогда совсем озвереют. Вы, мужчины, так сделаны. Они приходят ко мне такие — их трясет прямо от жизни. А я их успокаиваю. Мир им даю. Понимаешь? Мир. Утешаю их. Они потыкаются-потыкаются… Покричат… Позлобствуют… Поплачут… Утихнут. Ширинку застегнут. И могут еще немного пойти пожить без войны.

— Ты так говоришь… Так девочка не может говорить. Ты же девочка. Хрупкая. Изящная. Вот эти руки твои… Ручки…

— В борделе год за десять идет.

— Значит, мы с тобой ровесники?

— Ой, все!

— Мне нужно выпить. От облучения помогает. У тебя нет ничего?

— Мне тоже нужно.

* * *

— Подвинься.

— Ты разве не там собиралась ложиться? Не у себя?

— Двигайся давай.

— Я тут с тобой не смогу так просто лежать, учти. Ты себя в зеркале видела? Ты же красивая очень.