Метро

— Надо достать ее. Надо ее вытащить оттуда.

— Достанем, дедуль. Достанем обязательно. Нас вот с тобой достал бы только кто-нибудь. Ты сядь, сядь, чего вскочил?

Саша Гомеру дала силы, надежда обманула тело. Но обмана ненадолго хватило. Киркой старик махал слабо, и не он теперь командовал инструментом, а инструмент им — вел Гомера, раскачивал. Раньше с ним бежать со станции было некуда, теперь — невозможно.

Просить за Гомера у охраны значило бы сразу его приговорить. Казнь задерживало только одно: начались перебои с новыми работниками, и к старым надзиратели стали снисходительней. Так Гомер протянул еще день.

А потом за ним пришли.

* * *

— Николаев! — крикнули от двери в рупор. — Николаев Николай!

Гомер втянул голову в плечи, заколотил киркой быстрее, чтобы успеть намолоть до расстрела свою норму.

Артем пополз с тачкой ко входу, разведывать; в проеме, брезгливо и напуганно озираясь, стоял, усиленный автоматчиками, учитель Илья Степанович. Опухший, но целый; и в мундире. Поднес к бородке мегафон, позвал еще раз:

— Николаев! Гомер!

Тут охрана вспомнила, пригляделась, и приволокла Илье Степановичу старика. Учитель спустился — шажок, другой — вниз. Что-то забубнил старику в грязное ухо, морщась от вони. Гомер не на него глядел, а вместо этого в пол. Артема хлестнули за раздумья и любопытство плеткой, пришлось двигать дальше. Илья Степанович постоял, махнул на Николаева Николая чистой рукой — и ушел.

— Чего хотел? — спросил Артем у старика, улучив момент у корыта.

— Хотел забрать меня. Сел писать свою книгу — а она не идет. Ему все условия дали… Кабинет отдельный. Спецпаек. Ан нет. Говорит, читал мою тетрадь. Хочет, чтобы я помог ему. Подсказал. Заберет отсюда насовсем.

— Иди! Соглашайся!

— Что соглашаться? Его книгу писать?

— Какая тебе разница? Ты сдохнешь здесь!

— Писать его книгу о славе Рейха своими словами?!

— А так никакой книги не будет! Тебя не будет! Ничего не останется!

Гомер втянул баланды, проглотил; нормальный у нее был вкус, как у жизни, примерно.

— Я сказал ему, что без тебя не пойду.

— Пойдешь, дед! Иди!

— Он не может. Одного для работы выпросил, двух ему не позволят, говорит.

— А что… Что Дитмар?

— Дитмара убили. На Театральной. Красные прорвались как-то и убили. И еще многих. В тот же день. Учитель теперь при самом фюрере. Тому понравилась идейка с книгой.

Дитмара убили.

Артем повис в туннельной пустоте.

Теперь тут о нем не знает никто и не помнит; из заложника, из пленного, из двойного агента он стал — безымянным уродом, расходным рабом. Нет смысла больше ждать, нечего бояться, не за что цепляться. Его потеряли тут, в бескрайнем жизненном пространстве, и искать его некому. Силы свои он из себя вынимал и складывал в туннель: тот набивался ими, как кишка, а Артем истощался и плохел. Во рту ржаво было, кусок в горло не лез, голова гудела. Человек, сволочь, исчерпаем. Замаячил вот и Артему, видать, конец туннеля.

— Иди, дед. Иди все равно.

— Как я тебя оставлю? Ты за мной сюда пришел.

— Так хоть какая-то надежда. Я им больше не нужен. Хоть один из нас им нужен сейчас. А ты помрешь — и я тогда тоже, уж точно. Попроси, чтобы они вернули учителя. И уходи.

— Не могу так.

— Как ты тогда девчонку свою вытащишь, если тут окочуришься? А тебе осталось-то, прости уж… Ты вон на ногах еле стоишь! Ну?!

— Не могу.

Но к ночи, к отбою, когда увезли в тачке заваливать камнями Гомерова соседа с раздутым зобом, старик наконец наскреб столько, чтобы Артем и к нему подошел.

— Ведь я, если бы согласился… Я ведь мог бы там как-нибудь устроиться и потом попробовать тебя тоже выручить отсюда.

— Конечно! — сказал Артем. — И я об этом!

— Думаешь, попросить…

— Попросить!

— А ты продержишься? Сколько продержишься?

— Сколько надо, дед! — как мог уверенно пообещал Артем. — Ты погоди, я сам за охраной схожу.

Потом, пока ждали учителя — надзиратели остерегались теперь Гомера уродовать, и Артему тоже немного его неуязвимости досталось — они еще успели сказать друг другу кое-что.

— Это хорошо, что ты выходишь, дед. Хорошо, что писать будешь. Ты ведь, наверное, не только ему книгу напишешь, но и свою продолжишь, а?

— Не знаю.

— Продолжишь. Точно. Правильно, когда от людей что-то остается на этом свете. Все ты хорошо придумал.

— Брось.

— Нет, слушай… Тут сейчас все не расскажешь… Я просто про черных тебе хотел, самое главное. Ты что в своей книге про них писать думал?

— А что?

— Черные, дед… Это не то, что мы о них… Они не демоны, не угроза всему. Это было единственное наше спасение. И вот еще… Это я им открыл ворота в метро. Я мелким еще был. Все никак не мог забыть день один, из детства… И поэтому…