Метро

— В жопу себе посвети! — крикнул отец. — Ни хера не могут! Да пускай бы тут красные и взяли все, может, хоть порядок наведут! Каждый день отрубают!

— Чего ждем? — поддержали с тыла.

— Далеко едешь-то? — в голосе свитера слышалось сочувствие.

— Парк культуры! Полметро еще! А-а-а. Ба-ю-бай.

— Давай шагом хоть двинемся!

— У нас-то не на электричестве! Заводи! До станции бы добраться, а там уже…

— А если диверсия?

— И вот что наша эс-бэ? Где она, когда нужно?! Допустили же!

— Да уж не началось ли, хоспади?!

— Шагом, говорю, давайте! Помаленечку…

— Вот за что налоги плотим!

— Ждем указаний! — бормотал в рацию боец, но оттуда только кашляло.

— Точно ведь диверсия!

— А это что там? Ну-ка посвети… — свитер прищурился, ткнул пальцем в темень.

Один кевларовый по его наводке нацелил фонарь: на черную дыру. Из туннеля шел в земную толщу ходок, узкий коридорчик.

— Эт-то что еще?.. — изумился свитер.

Кевларовый резанул ему лучом по глазам.

— Не лезьте, мужчина, — отрезал он. — Мало ли.

Свитер не обиделся. Сделал себе из ладони козырек и стал для света неуязвимым.

— Про Невидимых наблюдателей сразу… Слышали историю?

— А?

— Ну… Про Метро-два. Что правительство… Лидеры той России, которая раньше была… Великой. Что не делись они никуда. Не бежали. Не погибли. Ни на какой Урал не спаслись.

— А я про Урал слышал. Ямандау там, или как называется. Город под горой. И туда все сразу, как заварушка! Мы-то тут пускай гнием, а первые лица все… Там и живут.

— Брехня! Никуда они нас не бросили. Они-то бы не предали нас, народ. Тут они. В бункерах, которые рядом с нами. Вокруг нас. Это мы их предали. Забыли. И они вот от нас… Отвернулись. Но тут где-то… Ждут. Присматривают за нами все равно. Берегут. Потому что мы им — как дети. Может, их эти бункера — за стенами наших станций. А их туннели, секретные, — за стенами наших. Вокруг прямо идут. Следят за нами. И если мы заслужим… Спасение. То — вспомнят. Спасут. Выйдут из Метро-два и спасут.

На дрезине попритихли, уставились на черный ходок, на беспросветный омут, зашептались.

— А вот черт знает…

— Х-херня это все, — зло бросил Артем. — Ересь! Был я в этом Метро-два.

— И что?

— И ничего. Туннели пустые. Пустые туннели и кучка дикарей, которые человечиной кормятся. Вот и все ваши Наблюдатели. Так что сидите тут, ждите. Спасут.

— Не знаю, — добродушно хмыкнул свитер. — Рассказчик из меня не особо. Тебе бы послушать того мужичка, который мне все это дело изложил. Я прямо проникся!

— Правда, что ли, людоеды? — уже у Артема спросил отец с кульком.

Но тут дали свет.

Охране в рацию пробурчали благословение. Дрезина чихнула. Скрипнули колеса. Поехали.

Люди выдохнули, даже ребенок затих.

Стали проплывать мимо темного ходка, заглянули с опаской.

Ходок оказался подсобкой. Тупичком.

* * *

Новослободская была одной нескончаемой стройкой. На свободном пути стоял караван, груженный мешками — песок, наверное, или цемент; таскали кирпичи, мешали бетон, капали стынущим раствором на пол, промазывали щели, откачивали воду с путей. Шумели добытые где-нибудь наверху обогреватели, гнали лопастями горячий воздух на сырую штукатурку. К каждому был приставлен охранник в сером.

— Текёт, — объяснил свитер.

Изменилась Новослободская. Тут когда-то были цветные витражи, и станцию держали чуть в сумерках, чтобы стекольная живопись ярче сияла. А по-наверх витражей раньше бежала двойная окантовка золотом, выделывая округлые арки; и пол тоже был в гранитную шашку, словно пассажир вступал на драгоценную шахматную доску, подаренную русскому царю персидским шахом… Теперь был всюду один цемент.

— Хрупкая штука, — проговорил Гомер.

— А? — Артем обернулся к нему: старик вот уже сколько молчал, странно было даже слышать его.

— Был один знакомый. Сказал мне как-то раз, что на Новослободской витражи полопались давно, дескать, хрупкая штука. А я и забыл. Сейчас вот, пока ехали, все думал увидеть их.

— Ничего. Вытянем, — уверенно сказал свитер. — Спасем станцию. Отцы могли, и мы сможем. Если войны не будет, все вытянем.

— Наверное, — согласился Гомер. — Просто странное чувство. Я эти витражи не любил никогда, и Новослободскую-то не любил за эти витражи. Думал, безвкусица. А сейчас, пока ехал, все равно ждал их.

— Может, и витражи восстановим!

— Это вряд ли, — мотнул головой Артем.

— А нет, значит, и хрен с ними! — лопнуто улыбнулся Леха. — Жизнь и без них продолжается. Где тут выход у вас?

— Все восстановим! Главное, чтобы войны не было! — повторил свитер, хлопая Леху по спине.

Он повел их на лестницу, над путями, по перешейку — к Менделеевской. Прошли один камуфляжный кордон, другой, и только потом — граница замаячила, с коричневым ганзейским кругом на штандартах, с пулеметной позицией.

Леха вертелся, все время оборачивался зачем-то назад; надрывное было у него веселье, знал Артем, не настоящее. Гомер склеил губы и смотрел в свое подлобье, на невидимый киноэкран. Свитер продолжал нести всякое жизнеутверждающее.