Читаем Метла системы полностью

– Сразу зовите, говорит. Она кокетка, да? Господи, ну ты посмотри. Первостатейная жопа, под юбкой-то.

– Опять корочки. Эта девушка не способна убрать корочки.

– Что?

– Ничего. Продолжай, пожалуйста, что ты говорил?

– Ну, я тут подумал насчет того вечера, когда, как мне кажется, увидел Линор, того вечера, когда увидел Мелинду Сью, и о том, что случилось со мной и тем другим парнем, который потом оказался настоящим лузером, как мы приехали в Маунт-Холиок и типа вломились в комнаты этих девчонок, типа ради какой-то фигни студенческого братства. Какой – не помню.

– …

– И я помню, что Линор, как мне кажется, была в ярости. Ей было реально мало лет, и не думаю, что она все понимала. Помню, она швырнула туфлей в того, другого парня.

– Туфлей?

– Угу. И сказала Мелинде Сью, что у той страшенные ступни.

– Туфли и ступни, опять.

– Угу. Так что я не знаю, что делать. Не знаю, как действовать, притвориться ли, что я ее не знаю, взаимно, или что. Я не понимаю, она еще в ярости после стольких лет или нет.

– Как я выяснил, настоящий длительный гнев в Линор весьма редок. Смятение – другое дело. Я бы поставил на то, что Линор попросту в смятении. Когда она в смятении насчет чего-то, она обычно делает вид, что этого чего-то не существует.

– Думаешь, поэтому она типа действует так, будто не помнит меня, с того вечера, или Мелинду Сью?

– Более чем возможно.

– Ты говоришь, она тоже работает в «Част и Кипуч»? То есть я буду работать с ней?

– Не напрямую. До того, как мы улетели, она отвечала на телефоны, на коммутаторе «Част и Кипуч», в холле, внизу. Но за время пути меня, кажется, посетило некое вдохновение.

– Вдохновение?

– Да. Думаю, я пришел к осознанию, что для женщины со способностями Линор коммутатор – это не работа на полную ставку. Она истрепывается, я почти уверен.

– Истрепывается?

– Да. Я пришел к осознанию, что все сходится. Контекст верный. Линор истрепывается. Она любит истории. В пределах ее понимания себя это нечто наподобие литературной восприимчивости. А ты и я, и здесь важнее всего, что я, мы будем, по крайней мере, временно заняты отчетностью по проекту «Камношифеко». Суть в том, что я планирую взять Линор в свой личный штат, с неполной загрузкой, как читателя.

– Читателя?

– Да, текстов, присланных в высококачественный литературный журнал, редактором которого я являюсь, «Частобзор». Она может выпалывать очевиднейше жалкие и неподходящие рукописи и экономить мне ценное выбраковочное время, которое мы с тобой потратим на проект «Корфу».

– Классная идея, Эр-Ка.

– Я и сам так думаю.

– Реальненько.

– Конечно, я должен убедиться, что ее восприимчивость заострена ровно под тем углом, что нужен для «Обзора»…

– То есть мы будем работать с ней, но не совсем с ней.

– Если говорить о тебе, это верно.

– Что, выходит, хорошо, потому что мне вроде как нельзя говорить, над чем я работаю, ей.

– Да, к сожалению.

– И если она спросит, я должен сказать, что я… дай-ка подсмотрю… мне полагается отвечать, что я перевожу эту штуку, «„Норслан“: гербицид третьего мира, который любит людей», на идиоматический современный греческий.

– Правильно.

– Но только мы до сих пор не проговорили, с какой стати я должен все это говорить, если она спросит. Если она простой работник, какая вообще разница? Ей-то что, что мы пытаемся продавать на Корфу ядерное детское питание?

– Это, к сожалению, до конца не ясно и мне, Эндрю, и я, если позволишь, скажу, что для меня вся эта ситуация далеко не бессомнительна.

– …

– Ты, конечно, уже в курсе, что «Камношифеко» контролируется семьей Бидсман, почти исчерпывающим образом, так что я официально сообщаю: по условию контракта, которое выдвинул мистер Камношифр Бидсман, Линор не будет знать о степени вовлеченности в проект компании «Част и Кипуч», пока мистер Бидсман не пожелает иного.

– И ты не находишь это чуток необычным?

– Рассуждая о логике мистера Бидсмана доброжелательно, можно предположить, что он не хочет вовлекать Линор в неприглядности сверх необходимого. Достаточно сказать, что вся корфузианская маркетинговая схема связана с некими семейными перипетиями, которые тревожат Линор неотступно. Каковые перипетии – основная причина, почему мы с ней поехали в Амхёрст, в принципе, чтобы Линор поговорила с братом…

– Тот парень, с которым мы обедали в «Аква Витаэ».

– Да. Камношифр Ля-Ваш Бидсман.

– Он какой-то бляцки стремный, подумал я. Ну, надо признать, я был типа квелый. Мы же долго пили во «Фланце», а потом ты протащил меня по бляцким лесным закоулкам через всю толпу. Дерьмо, которое я пил, ударило мне в голову и расползлось. Но он был стремный – это точно.

– Ему в жизни нелегко пришлось.

– Дьявольское навозное жучище, во.

– Навозное жучище?

– Чувачок с лица – чистый дьявол. А чего он балакал о своей ноге, будто она другой человек? Да он с этой бляцкой ногой перешучивался. Это что было вообще, а?

– У брата Линор только одна нога. Другая нога Ля-Ваша – искусственная.

– Ни хера себе.

– Абсолютно ни хера. Ты этого не увидел?

– Он прихрамывал и сидел стремно, но нет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги