Потом журналист остро ощутил влагу на своем лице. Вязкую влагу. На его лице была кровь Томаски, а может быть, и мозги… Горло Саймона сжалось от подступившей тошноты, и он бросился наверх, в ванную комнату, где прежде всего отвернулся от зеркала; он не желал видеть себя покрытым чужими мозгами и кровью. Журналист снова и снова обливал лицо водой; он использовал целую коробку салфеток, полбутылки жидкого мыла, потом, наконец, стал полоскать рот, и его чуть не вырвало, но он прополоскал горло еще раз…
И только после этого он посмотрелся в зеркало. Его лицо было чистым. Но что-то осталось на щеке, глубоко вонзившись в кожу. Что-то похожее на маленький осколок стекла, зарывшийся в его плоть. Наклонившись поближе к зеркалу, Саймон осторожно вытащил это «нечто» из кожи.
Это оказался осколок зуба Томаски.
— Союз польских семей.
Голос был знакомым. Позади, в дверях верхнего коридора, стоял старший инспектор Сандерсон.
— Что?..
— Томаски. Мы уже довольно давно следили за этим ублюдком. Извини, что он сумел к тебе подобраться. Мы прослушивали его звонки, но он сумел ускользнуть из здания…
— И ты…
— Прости, приятель. Пришлось вызвать спецназ. Мы слишком долго ждали.
У Саймона все еще дрожали от страха руки. Он осторожно поднял одну, просто чтобы проверить, как обстоят дела. Посмотрел, как трясутся пальцы. Схватил полотенце, вытер лицо. Он старался взять себя в руки, держаться как мужчина. Но ничего у него не вышло.
— А
Сандерсон грустно, сочувственно улыбнулся.
— Да было кое-что странное. То завязывание узлом, пытка… помнишь?
— Да.
— Ты за час сумел выяснить, что это особая пытка, которая применялась к ведьмам. А Томаски этого не сделал. Я приставил его к этому делу раньше, чем ты к нам присоединился, но он якобы не нашел ничего подобного. А он ведь был умным полицейским. Так что… не вязалось все это вместе, — старший инспектор показал на лицо Саймона. — У тебя все еще идет кровь.
Саймон снова повернулся к зеркалу. Ранка, оставшаяся на месте вонзившегося в щеку зуба, действительно кровоточила. Но не слишком сильно. Обшарив шкафчик в ванной, Куинн нашел вату и, скатав небольшой ее клочок в тампон, смочил его водой и приложил к щеке. Белая вата, красная вата, чистая вода, розовая вода… Кровь в воде. Сандерсон продолжал говорить.
— Когда я это заметил — я имею в виду то «связывание узлом», — я сразу заинтересовался. Вспомнил прежде всего, что Томаски сам очень хотел участвовать в расследовании этого случая. Очень-очень хотел. А потом мы обнаружили, что он принимал некоторые телефонные сообщения, предназначенные для меня, а мне ничего не говорил, — вроде того звонка от Эдит Тэйт. И другие версии как бы не замечал. Поэтому мы покопались в его прошлом…
Журналист взмахнул рукой, глянув на Сандерсона. Ему хотелось выйти из ванной комнаты. Ему хотелось выйти из дома. Он слышал внизу голоса. Наверное, там прибавилось полицейских. Снаружи перед дверью уже стояла медицинская машина, готовая увезти труп.
Они спустились вниз, на площадку лестницы, и перегнулись через перила, глядя в холл. Тело все еще лежало там, вокруг него суетились парамедики. Большое пятно крови, как яркая красная краска, расплылось на блестящем деревянном полу. Этот пол был предметом особой гордости и радости Сьюзи. Саймону некстати пришла в голову мысль, что жена, должно быть, ужасно рассердится из-за испорченного пола.
— Ты сказал что-то о его прошлом?
— Ага, — кивнул Сандерсон. — В общем, он поляк. Приехал сюда с семьей около десяти лет назад. На учете в полиции не состоял. Никаких сведений о чем-либо подозрительном, он даже учился на священника… или монаха, что-то такое. Но его отец был важной фигурой в Союзе польских семей. А его брат работал на радио «Мария».
— А это?..
— Ультраправые националисты, ультракатолические политические партии. Связаны с националистами во Франции и разными католическими сектами вроде секты Папы Пия X. Большинство из них абсолютно законны, но… с радикально правыми программами. Предельно правыми.
— Так он был нацистом?
— Нет. Все эти компании, насколько мы можем утверждать, не совсем нацисты. Они куда больше сосредоточены на идее дома, домашнего очага. Благословенная Дева Мария и симпатичная большая армия… Они на самом деле не нацелены на то, чтобы вышибать дух из чернокожих. Или убивать англо-ирландских журналистов. В целом нет.
— Я что-то не понимаю.
— Да и я тоже, приятель, и я тоже. — Сандерсон бросил на журналиста оценивающий взгляд. — Но тут может быть некая связь… ну, понимаешь, с этой твоей теорией насчет ведьм. Она нас насторожила. Мы продолжали следить за Томаски. Он очень часто ходил в церковь. Ведьмы и церкви, церкви и ведьмы… кто знает?
— Так вы прослушивали мой разговор с ним?
— Именно так, — подтвердил Сандерсон. — Он, должно быть, решил, что ты вышел на нечто важное, на что-то такое, что он хотел скрыть. И потому ему только одно и оставалось: избавиться от тебя.
— Дело в каготах?