Он быстро вышел из церкви, снова толкнул скрипучую калитку и под усилившимся дождем побежал к тому единственному месту, куда могла отправиться Элоиза, туда, где она могла воспользоваться Интернетом, к маленькой табачной лавке, где был установлен терминал, или даже два. Но лавка была заперта; здесь даже куклы в окне не было. Элоиза просто исчезла, исчезла без следа. Дэвид и сердился, и тревожился… и горячо сочувствовал девушке. Тоска Элоизы, ее печаль недавно осиротевшего человека слишком живо напомнили Мартинесу его собственное горе, его собственное сиротство. Элоиза была такой же, как он сам. Она страдала так же, как он. Дэвид подумал о ее гордых, вызывающих, молчаливых слезах, когда она вела машину, вынужденная бежать от Гюрса, от Мигеля…
Элоиза была очень храброй. Она заслуживала лучшей жизни, чем та, что ей досталась. Дэвид должен найти ее раньше, чем найдет Мигель. Но он просто не знал, в какую сторону направиться. Куда она пошла? И почему? Что вообще происходило с ними всеми?
Вопросов было слишком много, они наваливались друг на друга, громоздились, как тучи над Пиренеями. Дэвид просто тонул в головоломках и тайнах. А ведь им только и нужно было, что добиться ответа от того единственного, кто мог их спасти.
От Хосе.
Дэвид побежал бегом мимо военного мемориала, по мосту через реку, в гниющую каготерию. Он уже насквозь промок, рубашка прилипла к телу. Но ему было наплевать. Мартинес был разъярен; мелькнувшая у него мысль, что Элоизу мог схватить Мигель, вызвала и отвращение, и гнев.
Он нашел Эми в холле старого дома каготов; она ждала его, ее светлые волосы отчетливо выделялись в полумраке. Они быстро переговорили и пришли к одному и тому же выводу. Эми согласилась с Дэвидом: они должны были добиться ответа от Хосе. И Дэвид был как раз тем человеком, который мог это сделать, потому что разговор мог оказаться жестким и жестоким, а Эми слишком много связывало с Гаровильо, чтобы на него давить.
Минуя холл, Дэвид готовился к разговору; он сосредоточился, систематизируя свои мятущиеся мысли. Он собирался добиться правды. Чего бы это ни стоило.
22
К тому времени, когда Дэвид отыскал Хосе, заглянув предварительно во множество комнат старого дома, дождь уже превратился в настоящую горную грозу, и струи воды колотили по древнему шиферу крыши.
Хосе Гаровильо стоял в одиночестве на кухне, склонившись над плитой, и наливал оливковое масло в большое жаропрочное керамическое блюдо. Его жена, видимо, заперлась в своей комнате. Хосе выглядел полностью ушедшим в себя, и таким он был с того самого момента, когда Дэвид и Эми обнаружили его в тайном убежище каготов.
—
Дэвид озадаченно уставился на тарелку. Мокрая холодная рубашка противно липла к спине. Он содрогнулся и переспросил:
—
— Да. Мальки угря. Мороженые, конечно. Фермина ходила в Кампань, в магазин.
— Она выходила из дома?
— Не беспокойся. Она была очень осторожна.
Хосе обернулся и на мгновение остановил взгляд на Дэвиде. Глаза у него были серыми и провалившимися от тоски. Потом старик снова сосредоточился на блюде, добавляя в масло прозрачные ломтики чеснока, половинку острого перчика чили… Потом включил газ. Острый запах чеснока наполнил кухню.
— Мне просто хотелось их попробовать, Давидо, попробовать
— Это очень тонкий процесс. Вынешь их слишком рано — будут невкусными, запоздаешь — будут вконец испорчены. Ну вот, готово…
Он поднял керамическое блюдо и вылил масло с мальками в приготовленное заранее сито. Странный запах поплыл по кухне: наполовину рыбный, наполовину грибной. Хосе завершил готовку, разложив мальков на две тарелки.
— Попробуйте, — он взял из чашки какую-то нарезанную зелень и посыпал блюдо. — Фермина не хочет есть. Присоединитесь ко мне?
— Я, наверное… хорошо.
— Только нужно пользоваться деревянной ложкой; металлическая вилка или ложка испортит весь вкус.
Дэвиду ничего другого не оставалось, как согласиться на трапезу: старик явно очень хотел есть. Мужчины взяли тарелки и перешли в унылую гостиную, где яркий огонь в скромном очаге испускал пряный дым.
Хосе поморщился, положив в рот скользких маленьких угрей.
— Ай… мороженые. Не слишком хороши. Но лучше поддельных. Знаете, как делают фальшивых мальков угря? Да-да, их подделывают, потому что настоящие очень дороги, пятьдесят евро за полкило.
Дэвид ощущал все нарастающий гнев. И нетерпение. Момент настал.
— Хосе… нам необходимо поговорить. Немедленно.
— Их делают из… обработанных особым образом рыбьих внутренностей. Из макрели. Скумбрии. Кто знает, из чего еще. — Хосе вздохнул, почти растроганно. — А настоящие ангулас исчезают, как поэты, как песни басков, как все хорошее…
— Хосе…