Метка Каина

— Я могу вам сказать, где именно они оба погибли, если вам хочется это знать. Это в нескольких минутах ходьбы отсюда. Около лагеря.

В кухню вошла кошка; она осторожно подкралась к блюдцу и стала лакать скисшее молоко.

— Около лагеря?..

В ответе старой женщины прозвучала странная нежность:

— Я могу показать…

Они шли всего около десяти минут — через заросший травой заброшенный пригород, мимо уродливой церкви, мимо полупустого пивного бара, вдоль длинной прямой дороги. Наконец они добрались до старого, поросшего крапивой, ржавого железнодорожного полотна и осторожно перешли через него, как будто боялись появления поезда, — хотя этими рельсами явно не пользовались уже многие десятилетия. Все вокруг выглядело неестественно ровным. Дэвид не понимал, почему вся эта местность ощущается как мертвая. Как будто сюда никогда не приходили люди. В сумерках кружили какие-то черные насекомые.

Следом за мадам Бентайо они пересекли открытую площадку из цемента и гравия, над которой возвышалось распятие. Мадам Бентайо, все в тех же шотландских шлепанцах, села на деревянную скамью рядом с внучкой. Дэвид остался стоять и спросил старую каготку:

— Значит… это и есть лагерь? Вот этот крест? Но что здесь произошло?

Мадам Бентайо устало взмахнула рукой, показывая на пустые акры земли, заросшие сорняками, на серые бетонные основания зданий.

— Здесь был нацистский лагерь. Концентрационный лагерь.

Воцарилось молчание.

Дэвид смотрел вокруг. Так вот в чем дело; вот почему так опустел маленький городок — никто больше не хотел здесь жить. Это место было отравлено горестной историей, как некий район в городе, известный как место убийств, где полиция то и дело находит трупы. Кому захочется здесь жить…

Старая женщина снова заговорила:

— Нацисты оккупировали всю юго-западную часть Франции, вплоть до испанской границы. Границы с Виши, где сидела эта марионетка, Петен, — в ста милях к востоку отсюда. А здесь был главный концлагерь нацистов во всей юго-западной Франции.

— И кого сюда привозили?

— Обычных людей. Это — мемориал, крест, и еще стеклянные стены. — Мадам показала налево. — Вон те два здания — это бараки. Их сохранили.

Эми нахмурилась:

— Здесь держали евреев?

— Да. Но еще и… — Мадам Бентайо помолчала. — Еще и многих других. Когда нацисты сюда явились, здесь уже была тюрьма для тех, кто сбежал от испанской войны. Так что тут было полным-полно коммунистов и, знаете ли, басков. Гестапо добавило к ним евреев и цыган. И прочие меньшинства.

Почва здесь местами выглядела настоящим болотом, протухшие лужи отражали темнеющие облака. Дэвид посмотрел на заднюю часть лагеря: самая отдаленная его часть была отделена низкой стеной. И над ней возвышался второй крест, еще один мемориал.

Женщина заметила его взгляд и пояснила:

— Там тоже все сохранено. Потому что там была самая страшная часть лагеря.

— Почему?

Мадам Бентайо опять надолго замолчала, как бы собираясь с силами.

— Там был медицинский сектор. Это очень, очень ужасно. Немцы отделили ту часть лагеря… они ставили там эксперименты… проводили научные исследования… Медицинские эксперименты.

Старая дама стиснула в кулаке носовой платок, готовая мгновенно уничтожить выступившую слезу. И продолжила:

— Исследования крови. Различных тканей организма. И прочие пытки. Людей убивали или пытали. Очень многих.

Она недоговаривала слова, давясь слезами. Дэвид вдруг понял все то чудовищное, что скрывалось за ее словами.

— Мадам Бентайо, — запинаясь, выговорил он. — Вы там были?

Голос старой женщины прозвучал едва слышно:

—  Да. Я там была. Я тогда была очень молодой. И моя мать тоже, она тоже была в лагере. Как и многие другие каготы. — Она покачала головой. — Я знаю, что вы спросите теперь. Вы хотите знать, почему мы так и не уехали отсюда после войны? — Старуха посмотрела на Дэвида, и ее глаза страстно, вызывающе сверкнули. — Каготы жили здесь тысячу лет, так с какой стати позволять им выгнать нас?! Мы остались. Мы всегда остаемся, пока они нас не убьют. — Она опять промокнула глаза скомканным платком и, похоже, взяла себя в руки. — Мсье Мартинес…

— Дэвид. Пожалуйста.

— Мсье Дэвид, я хочу вернуться домой. Мне очень жаль. Как вы должны и сами видеть, все это очень расстраивает. Я никогда не могла говорить об этом спокойно.

Она встала. Мартинес ощутил незаданные вопросы как острую боль.

— Но, прошу вас… мне действительно нужно узнать… о моих родителях. — Он и сам слышал что-то жалкое в собственном голосе, но ему было наплевать на это. — Что они здесь делали? Где их убили? Как вы с ними познакомились?

Лицо женщины затуманилось печалью.

— Ваш отец… он приехал в Гюрс. И я его узнала.

— Как это?

— Ваш отец был очень похож на вашего деда. Разве не так? Разве это неправда?

— Да, — согласился Дэвид. — Да, это правда. Темные волосы, широкие плечи. Высокий рост…

— В вашем отце я увидела вашего деда, и точно так же я узнала вас самого. Вы все трое очень, очень похожи… И я тогда сказала вашему отцу вот что: «Мсье Эдуардо, я была в этом лагере вместе с вашим отцом, Серхио Мартинесом…»

— Это мой дед.

— Да.