Метка Каина

Эми посмотрела на Дэвида. Потом сказала:

— Ангус, если хочешь побыть один… мы можем…

— Нет-нет. Со мной все в порядке. Я в порядке. Позволь кое-что объяснить, Эми. Бастеров ненавидели и презирали все, и немцы, и племенные народы, потому что это было уж слишком необычно — родиться, так сказать, между кастами; они выглядели смесью уж слишком разнородных начал. Из-за расовых предрассудков их постепенно вытеснили на север, на другую сторону пустыни, в Намибию. И они осели здесь, на довольно высоком плато, к югу от Виндхука. Разводили скот. — Ангус ткнул пальцем назад, в сторону мясной лавки, мимо которой они только что проехали — с солидными решетками на окнах. — Они стали отдельной народностью, с собственным флагом и гимном. Народом бастардов. Именно это и означает слово «бастер». Бастард, ублюдок. — Ангус хмыкнул. — Так они и существуют здесь по сей день. Драгоценный генетический пережиток. Уникальное смешение генов сделало бастеров экстатически прекрасными — кофейная кожа, высокие скулы; иногда у них бывают светлые волосы, но при этом все равно смуглая кожа. Буквально самый красивый народ в мире. Да вы и сами можете видеть… посмотрите на тех девушек возле почты. Ошеломительно. Они любят алкоголь, азартные игры, всяческие авантюры. И они жутко скандальны и любят подраться. Каждый раз, как выпьют. Ладно, подождите меня немного. Пять минут.

Они остановились перед ярким голубым бунгало с баскетбольным кольцом у гаража, с высокой проволочной оградой вокруг аккуратной, хотя и излишне строгой зеленой лужайки. Такой дом вполне мог стоять где-нибудь в Америке, если не брать в расчет обжигающее африканское солнце, акации вдоль улицы и странных, стройных, прекрасных людей с высокими скулами, смеющихся на ступенях лютеранской церкви и возле подражающего дворцу аляповатого зеленого игорного зала по соседству.

Дэвид и Эми молчали. Они сидели в раскаленном автомобиле, и Эми коснулась руки Дэвида, а он в ответ сжал ее пальцы, и они молчали.

Вскоре шотландец вернулся.

— Это было… забавно, — сказал он, сев в машину, и отмахнулся от возможных вопросов Дэвида. — Держи теперь на юг. Нам нужно просто добраться туда. Добраться до Шперргебита как можно быстрее. И все. Вперед!

Они поехали, и Ангус снова начал говорить, говорить… Он рассказывал о бастерах и Евгении Фишере. Казалось, его бесконечная речь служила ему чем-то вроде лекарства. Дэвид вслушивался в гипнотизирующую болтовню шотландца. Эта болтовня отчасти успокаивала, отчасти тревожила. Пустыня вновь окружила их, а они все катили на юг по прямой черной дороге со скоростью сто миль в час. Шоссе было таким пустым и прямым, таким хорошим и гладким, что Дэвиду казалось — они могли бы увеличить скорость до трехсот, чтобы поскорее оставить позади эту пустоту. И не было никаких машин.

— Ты ведь хотел бы узнать, почему Фишер явился сюда. В Рехобот. В Намибию. Да? Так?

Дэвид пожал плечами:

— Пожалуй.

— Ответ прост. Потому что здесь — настоящий рай для тех, кого интересует генетика, вроде Фишера. В Африке вообще наибольшее количество генетических вариаций, чем можно отыскать где-либо в мире. А в Намибии их больше, чем где-либо на этом континенте. Столько племен! От нама до чистокровных буров. И у меня есть образцы крови всех! Я собрал все. Я даже добрался до койсанов, бушменов! Предки Альфи… Они были так важны для экспериментов фишера. Теперь нам нужно свернуть направо, с дороги. Вон на ту тропу.

И они мгновенно очутились в другом мире. Машина громыхала по затопляемой низине, мертвой, насыщенной пылью и выпарившейся солью. Дюны здесь были гораздо ниже.

Ангус тем временем продолжал:

— Итак, чем здесь занимался Фишер? Он был уверен, что в строгом смысле бушмены — особая ветвь человечества, особая разновидность людей. Конечно, они ведь самым уникальным образом приспособлены к жизни в сухих песках пустыни. Они очень маленького роста и чрезвычайно проворны, но в остальном такие же, как все люди. Просто они в процессе эволюции мудрейшим образом приобрели миниатюрность. Как японская электроника. Я называю их «бушменами Сони».

— То есть? Но в чем тогда их отличие?

— У бушменов отличающийся набор генов и физиогномика. И стеатопигия.

— Стеато… что?

— Очень большие задницы. Это такая форма адаптации к суровому климату и регулярно повторяющемуся голоду. Как горбы у верблюда. А у женщин имеется то, что называется «готтентотским фартуком». Фрэнсис Гальтон, великий ученый-евгеник, назвал это гипертрофией малых половых губ. Что, конечно, сказано весьма деликатно. Он вообще-то измерял вагины этих женщин с помощью секстанта.

— То есть ты утверждаешь, — заговорила Эми чуть дрожащим голосом, — что женщины-бушменки, готтентотки или кто там еще, что у них… другие… гениталии?