Метастазы

– Боевые действия ведутся как большая игра, что устраивает всех. По сути, мы воюем на три фронта, если считать ещё и конфликтную ситуацию на восточных рубежах Российской агломерации.

– Удивительно, – пробормотала Зинаида Бек-Трусова, – насколько мы близки и в то же время различны.

– Потому что ваш реал венчает разные цепочки реалов, одна – от нашего восемьдесят восьмого, другая от какого-то ещё, возможно от того, где произошла, по вашим словам, гражданская война.

– Смута.

– Без разницы.

Григор Веров посмотрел на Гладышева.

– Вы хотите задать вопрос, Леонтий?

– Если честно, у меня много вопросов, – признался синеглазый физик. – Но задам я только один, чтобы долго не мучить гостей. Им требуется отдых. Не буду повторяться, хотя подчеркну, что я последователь эвереттовской парадигмы Мультиверсума. Но мне непонятно, каким образом вы ведёте счёт этим реалам. Откуда вам известно, что вы живёте в восемьдесят восьмом, а мы в сто одиннадцатом?

Иннокентий задумался, стоит ли отвечать откровенно.

– Если я скажу – интуитивно, вы поверите?

– Нет.

– Но это почти правда. В отличие от вас, я шёл к физике Мультиверсума от математики и психики. Поэтому подхожу к проблеме с двух разных сторон. Расчёты ведёт математика, а выводы делает психолог.

– Удобная позиция.

– Может быть, действительно перенесём встречу? – сказала Стефания, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

Иннокентий тоже получал сигналы от своих защитных дополнений, фиксирующих псидавление на мозг, но следовало закончить мысль.

– Если принять во внимание расчёты самого Хью Эверетта, то ветвление Мультиверсума происходит каждое мгновение, причём ветвятся и отделившиеся копии.

– Не могу представить, – скривил губы Шелонский.

– Это невозможно представить никому, даже Создателю Большой Вселенной. Истинно Большие Числа, даже не бесконечности, не подвластны человеческому воображению. Так вот, с момента первого разветвления, матричного, базового, послевоенного для нашего куста реалов, до моего восемьдесят восьмого произошло по меньшей мере десять в пятидесятой степени ветвлений. Однако в десяти в сорок девятой степени происходит мгновенная декогеренция…

– Локальное схлопывание волновой функции! – кивнул Гладышев.

– Верно. Поэтому остаются редкие реалы, продолжающие жить и ветвиться, но снова выживают лишь единичные, в то время как большинство схлопывается.

– И как же вы определили…

– Мне удалось вычислить шаг, с каким рождаются уцелевшие от декогеренции! – Иннокентий поймал себя на том, что говорит с оттенком превосходства и хвастовства, рассмеялся (по-лобовски же, двумя уголками губ). – А вот тут уже мне помогла психика.

– И каков же этот… гм, шаг?

Можно было не смотреть на Стефанию, чтобы определить её реакцию, но Иннокентий посмотрел… и удержался от прямого ответа:

– Всё зависит от состояния кюар-драйвера. Шаг может быть равен и доле секунды, и нескольким секундам. Поэтому я изредка промахиваюсь, вот как с нынешним переходом: я не хотел попасть именно в ваш сто одиннадцатый реал. Однако попал.

Присутствующие молча дивились на него, молчали, в глазах Сабины читалось недоверие, но она тоже не стала задавать дополнительные вопросы.

– Предлагаю дать гостям отдохнуть, а вечером продолжим, – сказал Григор Веров.

Иннокентий с облегчением выдохнул, чувствуя себя выжатым лимоном. Это был результат сопротивления внешнему телепатическому давлению. Кто-то из хозяев владел технологией внушения. Оставалось только надеяться, что защита брейнпериметра аналитика выдержала тихую атаку. Он встретил взгляд Снежаны и понял, что она думает о том же. Ничего не заметил лишь Шалва. Его нервная система была проста и устойчива ко всем воздействиям.

Слушатели встали и разошлись, обмениваясь репликами.

Гостей довели до аэротакси, отвезли в гостиницу, оставили одних, объяснив, как вызвать обслуживание и где можно побаловаться напитками.

Шалва скрылся в своём номере на первом этаже, заявив, что будет отсыпаться.

Иннокентий довёл задумавшуюся разведчицу до двери с табличкой «106».

– Хочешь поговорить?

Девушка очнулась:

– Ты зачем вообще затеял эту экскурсию? Мы могли бы сразу перескочить в наш реал. Или в другой, где нет грязи.

– Мы и сейчас можем сделать это в любой момент.

– Я бы так и сделала.

– Хочется узнать, как здесь живёт народ, – признался смущённый Иннокентий. – После ядерного удара.

– Такое впечатление, что жители то ли привыкли, то ли тоже воспринимают ситуацию как игру.

– Я давно думаю об этом.

– Я тебя предупреждала…

– Видел. Думаешь, эти ребята… неоткровенны?

Стефания кинула взгляд на торец коридора, где светился плафон осветителя, шевельнула бровью.

– Видишь?

– Вижу.

– Надо бы прогуляться…

– Пожалуй, я тоже хочу посмотреть на город.

– Давай через полчаса.

– Заходи.

Стефания удалилась по коридору к своему номеру.

Иннокентий проводил девушку заторможенным взглядом и очнулся только после того, как щёлкнул замок двери. Не сходи с ума, буркнул он мысленно самому себе. Потом улыбнулся, потому что ему очень захотелось это сделать – сойти с ума. На ходу распаковывая свой «хамелеон», он прошёл в бытблок.