Метанойя

Почему мне не было страшно? Или я уже привык к трупам вокруг себя и еще один совершенно ничего не менял? Или я смирился с тем, что происходит нечто такое, чего я не в силах понять? Меня уже не поражала неестественная реальность сна– я просто лежал на своем матрасе с закрытыми глазами и прокручивал в памяти странное видение, заостряясь на отдельных деталях. Несмотря на потрясающую четкость и подробность вплоть до подлинного переживания всех эмоций, на это раз я точно знал– Эдварда я не убивал. Хотя бы потому, что заперт в камере и уже двое суток не принимаю никаких наркотиков. Просто у меня начались галлюцинации, вызванные абстинентным синдромом, и некоторые мои подсознательные неприязненные чувства к нему нашли вот такое отображение. Это все естественно, потому что состояние мое настолько отвратительно, что мне хочется просто немедленно умереть– может, хоть так избавлюсь от этого кошмара. И как ни крути, в начале всей цепочки моих злоключений стоит фатальный визит в бар «Ярви», а стало быть, в немалой степени здесь виновен и Эдвард. Конечно, наяву я не стал бы его убивать, но морду набил бы с превеликим удовольствием, если справился бы. И уж тем более не стал бы так пошло высказываться– «мон ами», надо же… Какой-то дешевый боевик напоминает– там всегда так высокопарно выражаются. До чего же пусто и тошно!

Господи, как я устал!– казалось, этот выдох шел из самой глубины души, безгласный вопль отчаяния, пронзительный в своей искренности. И я вдруг понял, что Господь– это не просто привычное и оттого не несущее никакой смысловой нагрузки слово, а самая реальная Личность, к которой вопиет душа моя. Господь мой и Бог мой, Иисус Спаситель, я очень хочу быть услышанным Тобой, я очень хочу слышать Тебя!

В порыве охватившего меня странного смешанного чувства– отчаяния от осознания всей своей мерзости и смрада накопившейся грязи и робкой, несмелой надежды на бесконечное милосердие моего Бога– я схватил синенькую книжечку и, наугад раскрыв ее, прочитал, с трудом разбирая мелкий шрифт: «Я есмь воскресение и жизнь, верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли сему?» Я почувствовал, как сердце мое буквально разрывается от наполнивших его слез, и рыдание вырвалось из груди:

– Верую, Господи! Прости и помилуй меня, грешного.

Грязный, темный, вонючий каменный мешок вдруг перестал существовать для меня, он попросту растворился в горячих ручьях слез, хлынувших из глаз и уносящих собой пустоту и отчаяние, боль и страх, гордость и злость. Трудно передать это ощущение– с души как будто слезла какя-то кожура, обнажив напрочь забытое чувство теплой тихой радости и умиротворения с неуловимым оттенком печали, какого-то неведомого томления; чувство столь тонкое, возвышенное и прекрасное, которое невозможно не узнать или спутать,– чувство прикосновения к Вечности. Трудно сказать, сколько это продолжилось– минуты или доли секунды, часы или века, для Вечности нет времени, для Вечности любое время– всего лишь ничтожный миг. Чудесная волна отступила, и я понял, что уже не смогу забыть её.

Снова раскрыв Евангелие, я погрузился в чтение, испытывая неподдельный интерес и жажду познания. Много, очень много мест мне были непонятны, но, улавливая их общий смысл, я не сомневался, что со временем откроется и остальное. Я настолько увлекся, что совершенно забыл обо всем внешнем, мне не хотелось ни есть, ни пить, и даже про сигареты я не вспоминал, что само по себе уже было удивительно.

Вдруг резко громыхнул замок и тяжелая дверь широко распахнулась. В камеру буквально ворвался Сергеев, а из-за его спины удивленно выглядывал дежурный контролер. От неожиданности я прямо подскочил на своем матрасе:

– Что случилось, Антон?

Он в ответ застонал, или мне это только показалось?

– Вставай, пошли быстрее. Мне с тобой нужно поговорить.

У меня глаза чуть не выскочили от удивления.

– Что-то уж больно необычно– чего бы ради тебе самому сюда прибегать? Приказал бы– меня в кабинет к тебе привели. Вон и люди в недоумении.

Он резко повернулся к контролеру:

– Сержант, оставьте нас. Дверь прикройте. Я вас позову.

Следователь устало сел на матрас рядом со мной и, вытащив сигарету из моей пачки, нервно закурил.

– Джем, постараюсь быть кратким. Сегодня около четырех часов дня в баре «Ярви» был застрелен бармен, Эдвард Карвонен. Убийца действовал нагло, при большом количестве свидетелей. Пистолет он оставил на месте преступления– это «ТТ».