Метафизика труб

Отец выбрал смешной способ рассказать мне о своем ремесле. Вместо того, чтобы объяснить мне, он отвел меня к месту своей работы, куда и провалился тайком, чтобы произвести наилучший эффект. Черт побери, папа! Должно быть, здесь же он и репетировал свои уроки "но", раз я никогда не слышала, как он поет.

Сидя на тротуаре, я сделала кораблик из листьев гинкго и пустила его в ручеек. Я семенила за ним. Странные эти японцы, если для их сточных канав им понадобился бельгиец! Без сомнения только в Бельгии можно было найти хороших канализационных рабочих. В конце концов все это не имело большого значения. В следующем месяце мой день рождения, мне будет три года: вот бы мне подарили плюшевого слона! Я приумножила намеки, чтобы родители поняли мое желание, но эти люди были иногда глухи.

Если бы не наводнение я бы сыграла в мою любимую игру, которую я называла "вызов": она состояла в том, чтобы лечь посреди улицы и мысленно петь песню, остаться так, пока не допоешь, не двигаясь, что бы ни произошло. Я часто задавала себе вопрос, что произошло бы, если бы проехала машина: хватило ли бы мне смелости не покидать мой пост? Мое сердце сильно колотилось при мысли об этом. Увы, когда мне представился редкий случай ускользнуть из под присмотра взрослых, чтобы поиграть в "вызов", на улице не было ни одной машины.

После этих многочисленных мысленных, физических, подземных и мореходных приключений, я прибыла домой. Я устроилась на террасе и принялась усердно крутить юлу. Не знаю, сколько времени прошло таким образом.

Наконец мать увидела меня.

- А, вы вернулись, - сказала она.

- Я вернулась одна.

- А где же отец?

- Он на работе.

- Он пошел в консульство?

- Он в сточной канаве. Он просил меня сказать тебе об этом.

- Что?

Мать прыгнула в машину, приказав указывать ей дорогу до искомой канавы.

- Ну, наконец-то вы приехали! - простонал канализационный рабочий.

Поскольку ей не удавалось вытащить его на поверхность, она позвала на помощь нескольких соседей, одному из которых пришла в голову счастливая мысль вооружиться веревкой. Он бросил ее в канаву. Отец был поднят несколькими хвастунами. Образовалась толпа, чтобы поглазеть на Бельгийца анадумена11. Зрелище того стоило: существует ведь снежный человек, а это был грязевой. Запах тоже был неплох.

Видя всеобщее удивление, я поняла, что мой родитель не был канализационным рабочим, а я присутствовала при несчастном случае. Я испытала от этого некоторое разочарование, не только потому, что идея иметь родственника в сточных водах мне нравилась, но также потому, что я вернулась к отправной точке моих поисков значения слова "консул".

Нам было не велено больше ходить гулять по улицам, пока не кончится потоп.

Самым лучшим, когда беспрерывно шел дождь, было еще и ходить купаться. Средство против воды это много воды.

Отныне я проводила свою жизнь на Маленьком Зеленом Озере. Нишио-сан сопровождала меня туда каждый день, спрятавшись под зонтиком: она не отказалась от мысли оставаться сторонницей сухости. Я же с самого начала была на противоположной стороне. Я покидала дом в купальнике, чтобы вымокнуть еще до купания. Никогда не иметь времени для просыхания, таков был мой девиз.

Я ныряла в озеро и больше из него не выходила. Самым лучшим моментом был ливень: тогда я поднималась на поверхность, чтобы полежать на воде и принимать нежный перпендикулярный душ. Вселенная обрушивалась на все мое тело. Я открывала рот, чтобы проглотить этот водопад, я не отказывалась ни от одной капли, которая была дарована мне. Вселенная была обширна, а мне так хотелось пить, что я могла выпить ее до последнего глотка.

Вода подо мной, вода надо мной, вода во мне - водой была я сама. Не зря по-японски в моем имени было слово "дождь". По его образу, я чувствовала себя драгоценной и опасной, безвредной и смертельной, молчаливой и шумной, ненавистной и радостной, нежной и разрушительной, незначительной и редкостной, чистой и захватывающей, коварной и терпеливой, музыкальной и неблагозвучной, но вне всего этого, прежде, чем быть чем бы то ни было, я чувствовала себя неуязвимой.

Можно было защититься от меня, спрятавшись под крышей или зонтиком, меня это не волновало. Рано или поздно не оставалось ничего непроницаемого для меня. Меня можно было выплевывать, не обращать на меня внимания, но, в конце концов, я все равно просочилась бы. Даже в пустыне нельзя было быть вполне уверенным в том, что не встретишь меня, но можно было быть вполне уверенным, что там думали обо мне. Можно было проклинать меня, наблюдая за мной на сороковой день потопа, меня это не волновало.

С высоты моего допотопного опыта я знала, что литься - было верхом наслаждения. Некоторые заметили, что лучше было принять меня, позволить себе быть затопленным мной, не сопротивляясь. Но гораздо лучше было быть мной, быть дождем: не было большего сладострастия, чем выливаться, мелко морося или ливнем, хлестать по лицам и пейзажам, питать родники и переполнять реки, портить свадьбы и праздновать похороны, обрушиваться в изобилии, небесным даром или проклятием.