Метафизика памяти

Есть два прошлых: прошлое, которое было и которое исчезло, и прошлое, которое и сейчас для нас есть как составная часть нашего настоящего. Второе прошлое, существующее в памяти настоящего, есть уже совсем другое прошлое, прошлое преображенное и просветленное, относительно его мы совершили творческий акт, и оно вошло в состав нашего настоящего…[31]

Человек – среднее звено между этими двумя началами: между памятью вообще и памятью как актуальным переживанием. Его основная задача – держать эти два образа памяти. Держать пропорцию между тем, что нельзя высказать и понять, и тем, что высказывается и понимается. Держать своей жизнью. И пока он держит, возможны его сознание, мысль, творчество. Память вообще – это та атмосфера, тот фон, на котором актуализируются и становятся переживаемыми конкретные воспоминания.

То, что мы однажды видели, слышали, испытали, выучили, не окончательно утрачено, но продолжает существовать, поскольку мы можем о нем вспомнить и узнать его. Оно продолжает существовать. Но где? «Оно появляется, – пишет А. Бергсон, – мало-помалу, как сгущающаяся туманность; из виртуального состояния оно переходит в актуальное, и по мере того как обрисовываются его контуры и окрашивается его поверхность, оно стремится уподобиться восприятию. Но своими нижними корнями оно остается связанным с прошлым, и мы никогда не приняли бы его за воспоминание, если бы на нем не оставалось следов его изначальной виртуальности и если бы, будучи в настоящем, оно все же не было бы чем-то выходящим за пределы настоящего»[32].

Всякое актуальное воспоминание связано с виртуальным, из него вытекает, несет на себе следы своей виртуальности, ощущение глубины, из которой оно вырастает. Несет в себе ощущение той жизненной силы, которая не может быть результатом индивидуального, вспоминающего сознания, силы, которая придает образам памяти убедительность и продуктивность.

И в определенном смысле можно сказать, что память вспоминает самое себя, также как мысль, по М. Хайдеггеру, есть память о бытии и сверх этого ничто. Она допускает бытию – быть. А память допускает мысли мыслить.

Память расколдовывает мир. Мир нужно постоянно оживлять, ибо он все время застывает и омертвляется. Живого состояния мы достигаем, когда включена вся цепь впечатлений, когда все видно и понятно. В этом смысле в любом восприятии уже есть все. А то, что мы не оживили, смотрит на нас, а мы не чувствуем его взгляда. Нам ничего не дано автоматически, нет никаких врожденных знаний и представлений, все нужно вспоминать. И достаточно долго удерживаться в этом воспоминании. Как говорил Платон, всякое познание – припоминание. И это нужно понимать буквально. Пока я не вытащу из себя самое главное, чему нельзя научить, о чем не написано в учебниках или инструкциях, – свое собственное понимание, свой, пусть наивный и неточный, взгляд на проблему, на мир, на что угодно – и, в этом смысле, не вспомню, вся моя осведомленность, весь мой ум останется набором банальных, тривиальных истин. (Гегель, комментируя платоновскую «теорию воспоминания», говорил, что Errinerung (воспоминание) происходит от слова inner (внутренний).) Все, что я не преломил сквозь собственный дух, все не истина. Или, лучше сказать, все это мертвые истины. Память, как пишет Эдвард Кейси в книге «Воспоминание: феноменологический анализ», присутствует повсюду в ткани нашей повседневности, и она есть нечто большее, чем воспроизведение прошлого. Память, в первую очередь, – ответственность человека перед самим собой, ответственность за свое существование в мире[33].

Память подобна проявлению совести в нас: либо она вся работает, либо ты какие-то куски и образы прячешь, замазываешь их, замаскировываешь от самого себя и тем делаешь свое существование неполноценным, неистинным.