Месть самураев

Оба посмотрели на мостик: Акинобу не было видно, похоже, он находился за парусом. Откуда он знает Акинобу? – с ужасом подумал Бугэй, и почему он вообще умеет разговаривать? Хирака молчаливы, что твои скалы.

– Куда ползем? – снова спросил генерал.

Его голос глухо доносился из-под маски.

– Туда, – кивнул Бугэй на каюту и снова перешел на звериное подвывание.

– Зачем? – дернул за больную руку генерал.

– За деньгами, – клацая зубами, сообщил Бугэй и подумал, что может откупиться. Ведь если кантё погиб, то деньги никому не принадлежат.

– Хорошо, значит, поделишься.

Бугэй перестал подвывать и понял, что проговорился. Это был явно не генерал, а кто-то очень и очень знакомый. Бугэй испугался своей догадки.

– Это ты, Язаки? – спросил он, на всякий случай пробуя отползти в сторону.

– Я, – Язаки отстегнул маску, а затем сняв шлем, осторожно положил его на ящик с медными гвоздями.

– Ну ты и га-а-а-д… – обиделся Бугэй. – Я едва не обделался.

– А-а-а… – назидательно протянул Язаки. – Не надо хитрить. Мы таких хитрецов знаешь, где видали?

– А сам? – язвительно осведомился Бугэй. – Сам что здесь делаешь?

– Тебя жду, – Язаки был невозмутим, как базарный меняла.

– Меня?! – вспылил Бугэй от такой наглости и перешел на крик.

Акинобу возник на мостике и долго вглядывался в темноту. Но так ничего и не увидел, решив, что это то ли матросы по пьянке дерутся, то ли раненые хирака прячутся в трюме. Завтра отловим, подумал он. Завтра.

– Пошли, – хмыкнул Язаки, открывая дверь в капитанскую каюту. – Все пополам!

– Еще чего! – возразил Бугэй. – Не буду я делиться с тобой! Все мое!

Ему действительно не хотелось ни с кем делиться. Перед глазами все еще стояла харчевня в порту Хаката и он – Бугэй, с важностью принимающий гостей. Ради этого он готов был убить кого угодно.

– Ладно, – как-то подозрительно быстро согласился Язаки. – Мне-то что? Я тебе хотел помочь, а ты не соглашаешься.

– Ну? – недоверчиво прогудел Бугэй, окончательно приходя в себя. – В чем мое согласие?

– Мы сражались? – спросил Язаки.

Бугэй не узнавал такого Язаки. С каких это пор толстяк научился рассуждать? Обычно Язаки больше ел, чем думал. Белки его глаз светились, как у волшебной собаки – тэнгу.

– Сражались, – кивнул Бугэй, полагая, что дальше этого логического вывода он ни за что не двинется.

– Стало быть, деньги принадлежат всем! – выдал Язаки.

Впервые Бугэй пожалел, что не носил оружия. Убить бы этого поганца и бросить в море. А утром сказать, что Язаки напился и выпал за борт – тем более, что с правой части носа ограждение отсутствует напрочь.

– Ты хочешь моей смерти? – осведомился Бугэй, закрывая поплотнее дверь в каюту.

Они находились в первой комнате, где у кантё был кабинет, где он делал расчеты по карте и любил предавался размышлениям с кувшином сакэ. В темноте Бугэй безуспешно поискал глазами что-нибудь такое, чем можно было двинуть Язаки по голове и забыть о его существовании.

– Что ты?! Что ты? Нет, конечно. Просто с друзьями положено делиться, – высказал истину Язаки. – Иначе я позову Акинобу и представлю все дело так, что поймал тебя за воровством.

Как назло Акинобу прошелся поперек мостика, и они долго вслушались в его шаги – не несет ли это какой опасности?

– Ладно, – горячо зашептал Бугэй. – Треть драгоценностей твоя.

– Нет! – уперся Язаки, делая вид, что готов шагнуть за порог и поднять тревогу. – Все пополам!

– Ти… – поморщился Бугэй, подумав, что у него еще будет время расправиться с Язаки.

– Ну вот и молодец! – похвалил его Язаки, решив, что уговорил друга. – Показывай!

Бугэй со злостью толкнул дверь непосредственно в каюту, и они нос к носу столкнулись с кантё Гампэй. У Бугэй подкосились ноги. Он сразу узнал хозяина, чье красное шарообразное лицо и особенно сверкающие глаза источали огненный свет, хотя в каюте было темно и только робкий луч луны падал в окно. Бугэй охватил ужас, он потерял способность двигаться и мыслить, потому что, как и все, свыкся с фактом гибели капитана.

Язаки хотел было закричать, но язык присох к нёбу, и момент был упущен. А когда заметил в руках кантё кривой индийский нож, у него вообще пропало всякое желание шевелиться. Его прошиб холодный пот. Рот открылся, и Язаки превратился в истукана.

– Рот закрой, – сказал Гампэй.

– Чего?… – моргнул Язаки.

– Рот закрой.

– Ага… – и Язаки послушно щелкнул зубами.

Руки у него, что говорится, опустились. Не было сил ни сопротивляться, ни даже говорить. В голове крутились несколько вариантов развития событий. Можно было сказать, что он любит кантё всей душой и всегда любил – с того самого момента, как взошел на борт джонки, и признает его власть над собой. А сражался он просто так, – потому что все сражались. Можно было попросить прощения и вообще, пасть в ноги, целовать его сандалии и, главное, сказать, что с этого момента он будет служить только ему – кантё Гампэй – всегда, верой и правдой до конца дней своих. Еще как вариант захотелось куда-нибудь убежать, закопаться, спрятаться и забыть все это, особенно страшное лицо кантё, как дурной сон. Зачем они сюда с Бугэй пришли, Язаки забыл напрочь.