Месть по закону

— Вот, — пожаловался Антон, показывая распухшую ссадину чуть выше левого виска. — По голове получил.

— От кого? — поинтересовался врач, тщательно вымывая руки под струей воды.

— От жены, — схитрил Струге, зная, что подобные сообщения сразу же отправляются в милицию. От жены — не отправят, если ничего серьезного. А его фамилия в журнале регистрации информации районного отдела внутренних дел явно будет лишней. Решив не тянуть время и поскорее покинуть нелюбимое с детства учреждение, Струге попросил: — Доктор, пропишите лекарство, чтобы — раз, и все прошло.

— Тогда вам к палачу, молодой человек. Или — дровосеку…

Как и ставил предварительный диагноз врач «Скорой», ничего серьезного. Обещания, что сие повреждение заживет до свадьбы, рецепт, рекомендующий приобрести пироцетам, пиркофен и новопассит, запись в журнале — и Антон снова вышел на прохладный воздух. До ближайшей аптеки — сто метров. Почесав затылок, Струге подумал, опустил рецепт в карман и направился к ближайшему ночному магазину. «Чекушка» коньяка «Дербент» — вот что ему сейчас было нужно для того, чтобы успокоиться, снять головную боль и обдумать все произошедшее. В том, что этот случай уже не оставит его в покое, Антон был уверен.

Полиэтиленовый пакет, а за ним и холодильник пополнились, помимо коньяка, одним лимоном, двухсотграммовым кусочком карбонада, банкой шпрот, булкой хлеба и литровой бутылкой «Спрайта». «Кэмела» в магазине не оказалось, поэтому Антон купил две пачки в киоске, рядом с домом.

После развода Антон полностью отдался работе. Он очень мало времени уделял как питанию, так и своему быту. В квартире был порядок, но простыни в шкафу лежали вместе с футболками, холодильник был пуст при тщательно вытертой от пыли мебели и устойчивом запахе «Фаренгейта». Все это говорило человеку, впервые попавшему в квартиру Струге, что здесь живет чистоплотный, но одинокий мужчина.

Порезав на доске карбонад, хлеб и лимон, Антон отнес все это вместе с доской в комнату, оставив на столе нож. Потом, вспомнив почему-то жену, вернулся и убрал нож в стол. Та считала, что нож на столе — это к несчастью.

«К несчастью, несчастью… — думал Антон. — Интересно, куда я ввязался и чем это грозит в последующем?»

После второй рюмки он почувствовал, как к нему возвращается способность рационально мыслить. Сейчас был выходной у судьи, и в Струге снова просыпался следователь.

А стоит заниматься этим, будучи наделенным полномочиями для другого? Уже почти встав и начав одеваться, куда — он даже еще не знал, Антон заставил себя успокоиться и отбросить прочь стремление искать.

«Нет, Струге, ты еще не судья. Что ты будешь делать, если тебе на стол попадет отписанное для рассмотрения и вынесения приговора уголовное дело по этому самому общаку? Ты даже не вправе вне суда производить какие-либо действия, связанные с установлением законности и вины. Судья должен изолировать себя от подобного, чтобы уверенно и независимо чувствовать себя председательствующим на процессе».

Все существо Антона металось от одного к другому. Он только сейчас, спустя шесть лет, понял, насколько он не судья. Насколько он не судья…

Судья — это не просто должность в структуре власти. Судья — это образ жизни. Стиль поведения, отличный от других. Судья не имеет права на ошибку в личной жизни, не имеет права быть заложником обстоятельств или своих собственных чувств. Не имеет права, потому что через эту призму вины ему придется смотреть на других, сравнивая их с собой. И тогда непонятно, как может поступить он, глядя на этих людей, с которыми его разделяет решетка. Судье недаром вручают мантию. В ней нет ничего особенного, что выделяло бы судью на фоне остальных смертных, — она черная и бесформенная, как саван приговора. Но в этом и заключается ее гениальный смысл. Этим одеянием, закрывающим все тело, судья накрывает свои чувства, эмоции, предубеждения. Он не имеет права выпустить поверх мантии даже нательный крест. Потому что вера — это тоже убеждение, это зависимость, это — чувства. Судья закрывает всю свою страсть и метания мантией, как пожарный закрывает кошмой пылающий огонь. В суде нет места эмоциям. Здесь правит Закон. А Закон — это судья. Но будь проклят тот судья, который вслух скажет: «Закон — это Я». Потому что сам Закон говорит: «Я — это человек в мантии». Хотя он отдан в руки судье, а не наоборот, в суде правит Закон, а не Судья. И горе тому судье, который не желает в это верить, и горе тем, кто верит в него, стоящего с приговором в руках, глядя сквозь частые ячейки решетки или из зала суда…