Мессир Константин. Дом колдуна (СИ)

Обсчитают, обманут, разведут как дурачка — и никто даже не постесняется. Каждый второй выходит отсюда облапошенным. Если не знаешь, что ищешь, тебе тут же с охотой объяснят и впарят это по самой высокой цене.

Вот и Глеб повелся. Стоило войти в ряды, как его глаза разбежались от любопытства в разные стороны, а руки стали тянуться ко всему, что рядом — прямо как на стриптизе. Пару раз я даже его подхватывал и утаскивал от очередной лавки, где только и рады оболванить платежеспособного “клиента”.

— А куда нам? — спросил друг, следуя все дальше за мной.

Вот уж точно не сюда.

Вначале шли просто торговые ряды, где болтались толпы в основном обычных людей, которым дальше идти боязно, а приобщиться хочется. Тут покупали фальшивые медальоны на удачу и прочие побрякушки, мази и порошки, чьи целебные свойства весьма сомнительны. Чего-то реально стоящего в первых рядах не найти — здесь работали пафосными вывесками и громкими обещаниями, ориентируясь исключительно на простофиль. Нам же надо гораздо глубже.

Чем дальше, тем уже становились улочки, и тем гуще было нагромождение лавок, словно пытающихся сесть верхом друг на друга — так отчаянно тут воевали за место. Здесь все толкались, спешили, тащили тележки с товарами, прикрикивали друг на друга, не желая уступать дорогу. Я отлично помнил это местечко. Отец брал меня сюда несколько раз в детстве. В памяти осталось, как все — без исключения — расступались, едва завидев его, как ему кланялись, как в каждой лавке называли мессиром и робко опускали головы.

— Молчат — значит уважают, — наставлял отец.

— А как же тогда с ними разговаривать? — не понимал я.

— С ними не надо разговаривать. Ты спрашиваешь — они отвечают. Ты приказываешь — они исполняют…

Затем он небрежно раздавал указания, а я шагал рядом и думал, что у меня лучший отец на свете. Сколько мне тогда было? Лет девять, а то и меньше. Сейчас от этих воспоминаний становилось смешно.

Тем временем содержимое лавок становилось все интереснее. За одним из поворотов нас встретил стенд с кучей больших глаз, болтавшихся в баночках, как рыбки в аквариумах. Мы прошли мимо, и все дружно уставились на нас — точь-в-точь как в моем подвале. По соседству в прочных склянках продавались базовые болванки готовых анаморфов, которые при желании можно доработать до чего-то более изощренного — хоть собирай собственного Франкенштейна. Красота вокруг была как в кунсткамере. Помимо глаз, в мутных, похожих на формальдегид жидкостях плавали гигантские пальцы, губы, уши, паучьи лапки, крысиные хвостики, тараканьи усики и прочие богатства — анаморфы в основном предпочитают принимать формы чего-то живого, что чувствуют рядом.

— А местечко-то отличное, — вдруг заявил Глеб, кивая на соседнюю лавку.

Внутри сидела симпатичная девица в тонком коротком халатике, предлагая услуги по натиранию скверной, которая продавалась тут же. Это можно было понять даже и не глядя — по дикому звону склянок на высоких полках. Черные волокна прыгали и дрожали за стеклянными стенками, нетерпеливо желая выскочить из своих банок и сбежать. Аж, казалось, что вся лавка ходила ходуном.

Я ненадолго замер между двумя полками, и звон тут же стал тише. На одной полке скверна продолжала привычно скакать, а вот на другой — будто бы замерла с той стороны, застыла, едва я подошел. Я приложил палец к стеклу, и черные нити мигом облепили его с той стороны, словно прося забрать скверну обратно — моя, из дома. Формально мы ее уже продали, однако до нового колдуна, который ее подавит, чьей силе она подчинится, она все еще собственность своего мессира. Поэтому скверну и продавали такими маленькими порциями — кубиками. С одним кубиком легче совладать.

Едва я развернулся, как что-то теплое ткнулось мне под бок. Девушка в длинном белом сарафане рассеянно вскинула голову — и на меня уставились глаза с широкими черными зрачками, за которыми едва проглядывала радужка. Она замерла, словно глядя вглубь меня, сканируя своими бездонными глазами всю мою Темноту — а эти чертовки могут. Затем, не говоря ни слова, поклонилась мне и упорхнула прочь.

— Это… — растерянно пробормотал Глеб.

— Да.

Ты их раньше не видел, а я вот на них насмотрелся. Пифии. Всегда в длинных белых платьях до пят, с распущенными волосами и широким черными зрачками, из-за чего их взгляд становится как бы чуточку безумным. Этих красоток ни с кем не перепутать.

Они немного не от мира сего — разумны и безумны одновременно. Темнота их не звала, она ими завладела, сделав своими сосудами. Эти девушки почти не помнят, кто они, словно забывают прежнюю жизнь — пропадают для своих семей, исчезают. Так что столкнувшаяся со мной красавица могла быть как обычной поселянкой, так и дочкой какого-нибудь графа, а то и вовсе принцессой из далекой страны.

Рано или поздно — обычно через пару лет — когда Темнота их отпускает, такие девушки находятся так же внезапно, как и пропадали. Возвращаются к родным, смутно помня свои скитания и не в состоянии объяснить, где они были все это время. Жизнь с Темнотой становится для них как далекий странный сон.