Мессир Константин. Дом колдуна (СИ)

Ну а что ты хотел? Дом колдуна — это тебе не пряничная избушка и не парк аттракционов, куда по выходным возят детей. Хотя, конечно, и не такая мертвая зона.

— А вот и он, — я подъехал к железным пикам ворот. — Дом, милый дом…

Три пустых особняка до и три после — а он в самом центре как причина этой пустоты. Двухэтажный, старинный, из черного камня, казавшийся готично-мрачным даже в самый светлый день. Темная башня сурово протыкала небо, делая дом выше всех соседей. Входную дверь украшала ручка в форме оскалившейся собачьей пасти, готовой цапнуть гостя за ладонь. Радушием хозяин этого места никогда не отличался.

Однако сейчас дом смотрелся намного мрачнее, чем обычно. Рядом с окнами гостиной, которые выглядели вполне буднично, виднелись окна хозяйского кабинета, будто завешанные темными шторами. Но если приглядеться — вместо штор на самом деле была густая чернота, вязкая настолько, что за ней не просматривалось ничего — лишь тяжелый туман, наглядно демонстрируя, что значит “Осквернено. Опасная зона”.

Я взялся за железную собачью пасть, и входная дверь со скрипом распахнулась. В глаза тут же ударил сочный серебряный блеск. Стены узкого коридорчика, как гирляндами, были обвешаны крестами и оберегами Синода, которые смотрелись здесь нелепо, словно непрошеные гости. Раздвинув парочку, я положил руку на свободный участок. Холод камня мигом пробежался по коже. Пара мгновений — и по ту сторону стены что-то стукнуло в ответ, будто сердце ударило под моей ладонью — и тут же замолкло. Зато побрякушки Синода задребезжали. Как же их здесь много — они мешают слышать.

— Да уж, — пробормотал Глеб, осматриваясь, — идея с кабаре точно отпадает. И с борделем тоже… Тут не трахаться хочется, а молиться…

Ну надо же — наконец-то в мире появились места, где тебе не хочется трахаться. Неужели взрослеешь?

Наконец мы вошли в просторную гостиную, стены которой тоже оказались изуродованными. Куда ни взгляни, повсюду болтались причудливые фигурки защитных оберегов и серебряные кресты — превращая стены в безвкусные стенды с какой-нибудь барахолки. Смотрю, Синод прямо-таки не поскупился. Зато теперь стало понятно почему: со всех сторон свисали крупные черные капли, словно зашел не в дом, а в пещеру со сталактитами. Стены будто сочились скверной, то ли плакали ею, то ли гноились. Еще более густая чернота окутывала дверь в кабинет хозяина, чьи окна мы уже видели с улицы.

В гостиной нас ждали двое. Однако ни один живой взгляд не ловил внимания так же быстро, как нарисованный взгляд холодных черных глаз. Темные волосы без седины, искривленные в подобии улыбки губы, острые высокие скулы, придававшие лицу хищное выражение. Над камином, потухшим сейчас — но я помню времена, когда он еще горел, — висел большой портрет хозяина дома, Григория Марковича Павловского собственной персоной, чьи черные глаза смотрели с навечно застывшим презрением. Последний раз я видел его лишь мельком около года назад, когда он приезжал с коротким визитом к брату, не удосужившись поздороваться больше ни с кем. Хотя с кем ему еще было здороваться? Больше он там никому не нужен.

Под портретом стояла черная ваза — единственное украшение каминной полки, которого раньше тут точно не было. Урна с горстью праха — все, что осталось от великого и ужасного колдуна.

— Приехали, — торопливо шагнул к нам ждавший внутри приказчик и протянул руку для приветствия.

Савелий был всего на пару лет младше почившего хозяина дома — слегка за сорок, максимум сорок пять. Сколько я себя помню, он всегда служил здесь приказчиком, вел дела. Хороший, ответственный, хозяйственный мужик. Каждый месяц он приезжал в Родное поле и привозил скверну для нас с Глебом — так что знал я его неплохо.

А вот мадам рядом с ним видел впервые. Аккуратный пучок из светлых волос, без единой выбившейся пряди, никакого макияжа, никакой улыбки, никакой попытки понравиться или произвести впечатление. В белоснежной блузе с голубым галстуком, белоснежной юбке ниже колена и белоснежном кителе с большим голубым крестом на левом плече — отличительным знаком Святейшего Синода. Но самым примечательным был взгляд, колючий и режущий, как канцелярский нож. Хотя вряд ли она вообще ходила дальше канцелярии.

— Мои соболезнования, — сказал Савелий.

Мы с Глебом молча кивнули.

— Что он с собой сделал? — нарушая повисшую тишину, спросил я.

— Повесился, — коротко ответил приказчик.

— Записку какую-нибудь оставил?

— Нет, — он мотнул головой, — мессир ни с кем не попрощался, — и снова вздохнул. — Мои соболезнования…

На пару секунд гостиную опять окутала тишина, которую затем нарушил выразительный женский кашель, требующий внимания.

— Позвольте, я вас представлю, — Савелий торопливо указал на незнакомку в форме. — Загорецкая Дарья Алексеевна, — следом коротко представил нас и пояснил: — Она наблюдатель от Святейшего Синода.

Хм. Иными словами, некоторое время чиновница будет жить здесь.

— И надолго, Дарья? — полюбопытствовал я.

— Дарья Алексеевна, — важно поправила она.

“По отчеству? — хмыкнул Глеб в моей голове. — А кто-то не треснет?”