Мессия очищает диск

А те несколько юнцов-зевак, что худо-бедно могли сойти за отроков непорочных, отговорились тайными пороками и отступили в задние ряды.

И то сказать: голова своя, не дядей даренная.

— Да неужели не найду я, бедный волшебник, нужного человека? — возвысил голос Расколотая Гора, внутренне посмеиваясь. — Ну что ж, если так, то придётся мне, недостойному, вырастить прямо из кипятка бобовое дерево до самого Лунного Зайца и этим ограничиться в надежде на вашу щедрость!

— Ну почему же ограничиться? — раздался чей-то низкий, рокочущий голос. — Есть у меня отрок, да к тому же отрок-инок, а значит, пороков на нём не больше, чем блох на солнце! Давай, чародей, приступай!

И тощий жилистый монах, одетый в ярко-оранжевую кашью, вытолкнул вперёд совсем ещё молоденького монашка в дорожной чёрной хламиде.

— Великий наставник, — взмолился несчастный, падая на колени, — смилуйтесь, не заставляйте голову терять! Вот вернётесь вы в обитель, спросит у вас патриарх: а куда вы, преподобный Бань, дели инока Цая, что вы ответствуете отцу-вероучителю?!

Монах в кашье только расхохотался и легонько пихнул юношу в спину — заставив птицей пролететь всё расстояние от передних рядов до закипающего на разложенном огне котла.

Малость опешивший Расколотая Гора заплясал вокруг монашка, истово размахивая мечом.

— Ох, и полетит головушка в кипяточек! — орал он, изрядно повторяясь и на ходу раздумывая, как выпутаться из неприятного положения. Меч сверкал в воздухе, испуганный инок жался к котлу, рыбий барабанчик и колотушка стучали не переставая — и в тот самый момент, когда Расколотая Гора окончательно прижал монашка к кострищу, попутно сыпанув в кипяток пригоршню ароматного зелья…

Пятицветная вспышка заставила всех на миг зажмуриться, а когда зрение вновь вернулось к нингоусцам, юного инока как черепаха языком слизала, а на кипящей поверхности воды плясала высушенная голова здоровенной гадюки, игриво вывалив наружу чёрное жало.

— Свершилось! — сорванным голосом сообщил чародей, весьма удивлённый таким оборотом дела, и был немедленно схвачен за отвороты халата монахом в оранжевой кашье.

Вроде бы и держал монах не очень крепко, и руки преподобного были худыми и на вид слабосильными, да только Расколотой Горе не нужно было объяснять: чуть-чуть озлится преподобный, и вывалится чародейский язык почище гадючьего!

Никакой меч не поможет: только отразится в клинке страшное тавро, что выжжено на монашьих руках, и враз разломится лезвие от страха на тридцать три части!

— Где мой спутник? — свистящим шёпотом поинтересовался монах. — Не медли, уважаемый, отвечай, добром прошу!

— В… в чертогах Жёлтых Источников, — просипел полузадушенный чародей первое, что пришло ему в голову. — По приглашению самого Господина Тайбо, Хозяина Золотой Звезды! Забыл я, ничтожный, что идущих по Пути Будды бережёт от чародейства их тяга к истинному просветлению, — вот и наказал меня Господин Тайбо за самонадеянность! Вы не беспокойтесь, преподобный отец, вернётся ваш досточтимый спутник, к ужину и вернётся, вы уж не сомневайтесь!

Если Расколотая Гора в чём и не сомневался, так это в том, что к ужину и духу его в Нинго не будет.

Монах разжал свою мёртвую хватку и быстро пошёл прочь.

Зеваки смотрели ему вслед и ругали преподобного за то, что сам подставил отрока, а теперь ещё и хватает порядочных людей за горло; чародея ругали за оборванный на самом интересном трюк, себя же хвалили за проницательность — никто и не подумал платить Расколотой Горе до окончания зрелища, чем все и были весьма довольны.

Стоявший у западного угла харчевни Змеёныш Цай тоже был доволен.

Преподобный Бань очень вовремя решил пошутить, забыв, что у каждой шутки есть вторая, шершавая половинка.

До ужина у лазутчика жизни оставалась уйма времени.

2

За две недели с лишним, в течение которых монах из тайной службы и Змеёныш Цай двигались через провинцию Хэнань, от обители близ горы Сун к Нинго, — за это время лазутчик жизни понял одну очень простую истину.

Он понял, что преподобный Бань — самый опасный человек из всех, когда-либо попадавшихся Змеёнышу на пути.

Лазутчик мог утешаться только тем, что он и сам далеко не подарок Яшмового Владыки.

Весь первый день они молчали и шли.

Ночью Змеёныш встал — остановились они на небольшой почтовой станции — и нарочито шумно отправился во двор, незаметно прихватив мешочек со снадобьями. К счастью, во дворе оказался укромный закуток, между коновязью и амбаром, так что лазутчик сумел наскоро проделать все необходимые для себя действия и так же шумно вернуться в отведённую им комнатушку.

Он ожидал недовольного ворчания, вопросов относительно того, куда это он шляется на ночь глядя; он ожидал попыток со стороны Баня исподтишка понаблюдать за ним…

Ничего подобного.

Преподобный Бань даже не проснулся.

Весь второй день они молчали и шли.

Весь третий — тоже.

К концу недели их согласились подвезти купцы из Синьганского уезда, везущие в Нинго шёлк и ароматные притирания в надежде на хорошие барыши.