Мессалина

Прибыв во дворец, она была удивлена тем, что ее встретили Агриппина и Юлия. Они направлялись к ней, когда она выходила из повозки. В ту минуту она не знала, радоваться ли ей или огорчаться возвращению из ссылки родственниц, чему она в большой мере способствовала. Ее обрадовала мысль о том, что она сможет найти в них подруг молодых и не столь преувеличенно стыдливых, как Аррия, однако, с самого начала Агриппина показалась ей слишком уж красивой и любезной. Ей было двадцать семь лет, и зрелость давала ей то преимущество перед Мессалиной, что она держалась высокомерно и выглядела более импозантно.

Агриппина потеряла мужа, Гнея Домиция Агенобарба, бывшего консула, несколько месяцев тому назад. Она еще находилась в ссылке и узнала о его смерти лишь по возвращении, не выказав при этом ни малейшей печали, — настолько он вел себя по отношению к ней скверно и даже жестоко. Ей едва исполнилось четырнадцать лет, когда Тиберий решил поженить их — из ненависти к своей собственной семье, как она себе говорила. Агенобарб был бездушной скотиной: он убил одного из своих отпущенников, потому что тот отказался выпить столько вина, сколько он ему велел; когда он ехал на колеснице по Аппиевой дороге, он задавил ребенка, умышленно подхлестнув коней; злобный и задиристый, он выколол глаз одному всаднику, который осмелился спорить с ним на форуме. От этого брака Агриппина имела сына, Луция Домиция Агенобарба, которому теперь было четыре года. Его тетка по отцовской линии, толстуха Домиция, была без ума от этого живого и смышленого малыша, потакала всем его капризам, не уставая повторять, что «лучи солнца одновременно коснулись его и земли, поскольку он родился на рассвете». Правда, его отец, когда друзья поздравили его с рождением сына, ответил: «У Агриппины от меня не может родиться ничего, кроме ужаса и горя для народа».

Отправляясь в ссылку, Агриппина доверила сына своей золовке Лепиде, матери Мессалины, поскольку Агенобарб отказался возиться с ребенком на своей вилле в Пиргах, в Тоскане, где впоследствии и скончался от водянки. Лепида определила ребенку в качестве воспитателей цирюльника и накрашенного танцовщика, что очень не понравилось Агриппине, которая вела себя прямо противоположно Калигуле и желала олицетворять собою в глазах патрициев строгую и добропорядочную партию римлян-консерваторов.

Целуя Октавию, бросившуюся к ней в объятия, Мессалина разглядывала Агриппину. У нее был немного длинноват нос, не портивший, однако, обаяния ее продолговатого лица, красиво очерченные губы, слегка выступающие скулы; особо выделялись на ее лице глаза — темные, глубоко посаженные, умные. Ее волосы были разделены прямым пробором, завиты по обеим сторонам лба и собраны на затылке в узел. Обе дочери Германика унаследовали строгую простоту своей матери. Неподвижный взгляд Агриппины, казалось, говорил о бедах, которые она пережила, хотя ее красота о них умалчивала. Разве не выпало ей на долю видеть, как из-за жестокости Тиберия умирала мать, которую сперва сослали, а потом выкололи ей глаза, и разве не были убиты ее братья, Нерон и Друз? Один Калигула пережил эту бойню, и ей пришлось против своей воли стать его любовницей, как и двум другим ее сестрам, Юлии и Друзилле. И разве безумный братец не подсовывал ее своим фаворитам? Она не могла забыть костер на рыночной площади в Антиохии, в котором горели останки ее отца. Поговаривали, что его отравил Пизон по наущению Тиберия. Тогда ей было столько же лет, сколько сейчас ее сыну Домицию. Она вновь мысленно увидела исполненную благородства фигуру матери, несущую урну с прахом Германика: она поднялась вместе с детьми на корабль, который должен был доставить их в Италию.

Юлия, несколько раз поцеловав Мессалину, выразила свою радость по поводу того, что вновь очутилась во дворце, обрела свободу и своего мужа Виниция. Агриппина смотрела в этот момент на сестру — надменная и бесстрастная. Юлия взяла Мессалину за руку и повела во дворец. Встревоженный шумом голосов, к ним направлялся Клавдий. Он поцеловал жену и тотчас сказал:

— Племянницы мои, вы должны быть признательны Мессалине, это по ее совету я вернул вас из ссылки. Я очень хочу, чтобы вся наша семья была вместе. Видишь, Мессалина, я пожелал, чтобы Юлия и Агриппина получили обратно имущество, которое незаконно присвоил Калигула, а они, в свою очередь, предоставили место для погребения, достойное его ранга. Нельзя оставлять прах, прикрытый слоем земли, в Ламиевых садах, где было сожжено тело.

— Почитать должно всех членов нашей фамилии, — согласилась Агриппина. — Мы слишком пострадали при двух предыдущих правлениях, чтобы не видеть в нашем дяде отца отечества и нашей собственной семьи.

Эти слова понравились Клавдию, и он приласкал племянницу, но они вызвали раздражение у Мессалины, которая усмотрела в них корыстную лесть. Сославшись на дорожную усталость и сообщив Клавдию причины, якобы побудившие ее ускорить возвращение в Рим, она удалилась в свои покои.