- Вот именно, - живо подхватил Энно, - мы поставили себе задачей осуществление утопии. Лучшие из наших умов работают над этим. Полное счастье дают лишь две вещи; созидание и познание. Но до сих пор тот, кто созидает, ничего не знал, а тот, кто познавал, ничего не созидал. Уродливые ублюдки прошлого - рассеянный профессор и автомат-рабочий должны раз и навсегда исчезнуть! Мы твердо решили сделать производство познавательным, а познание - производственным. Как этого можно было достичь? Тут-то, мой друг, и помог нам метод единого хозяйства. Да, обедневшие, истощенные, голодные, лишенные продуктов и рынка, мы начали с того, что сами взялись за свое хозяйство. То было жестокое время голода и разрухи. Мы сеяли картошку в ящиках от письменного стола, сами дубили кожу для сапог, шили сапоги, красили старое сукно, добывали, возделывали, обрабатывали, чтобы прожить, не умереть, - и практически, в силу необходимости, подошли к круговороту хозяйственной механики, к зависимости производств друг от друга. Наш "единый метод хозяйства" и заключается в том, что ни один из рабочих отныне не приступает к своей работе без полного представления обо всех звеньях производства. Он выделывает головку гвоздя, зная не только о добыче минерала, но и о его химическом составе, его спектре, - это с одной стороны, с другой - он знает о роли своего гвоздика в каждой из фабричных вещей, начиная с мебели и кончая винтиком микроскопа. Иными словами, мой друг, мы рассадили наше производство по системе _оркестра_. От барабанщика и до скрипки - каждый выполняет свою партитуру в общей симфонии, но каждый слышит именно эту _общую симфонию_, а не только свою партитуру. Поняли?
Василов с изумлением слушал восторженную речь Энно.
Пока он раздумывал, мимо них проходили группы рабочих с цифрами "Р" и "Ш" на рукаве.
- Посмотрите, это экскурсанты со второго и третьего производственного яруса. Каждый из них ходит на соседнюю территорию, чтобы изучить связи хозяйства. Рабочие, инженеры, учащиеся, изобретатели у нас больше не делятся на группы. У нас нет учащегося, не работающего практически, и нет рабочего, который бы не учился... А теперь я должен проститься с вами. Станьте на этот квадрат, он вас поднимет на Путиловский завод. Держитесь за металлические кольца.
Энно приветственно махнул ему рукой и присоединился к одной из рабочих групп.
Ошеломленный всем виденным, Василов почти бессознательно встал на указанный ему квадрат и едва успел ухватиться за кольца, как уже понесся с этажа на этаж по каменному колодцу, покуда квадрат не остановился посреди небольшого гранитного дворика.
Ребров вышел ему навстречу, взял его за руку и повел на завод.
35. ПЕРВАЯ НОЧЬ СУПРУГОВ ВАСИЛОВЫХ
Было уже темно, когда Василов оторвался наконец от своего станка. С ним приключились удивительные вещи. Он послушно стоял у станка, обтачивая металлические ободки для фарфоровых чаш электроприемников. В минуты работы он испытывал необычайное наслаждение. Рабочие, окружавшие его, были всех национальностей. Каждый понимал несколько слов на языке другого, некоторые составляли группы для практики на чужом языке. С ним обращались не как со старшим, а как с равным. Среди шуток и песен он успел научиться новым для него русским фразам. Когда же он присоединился к экскурсии, ходившей на первый и третий ярусы, восхищение его перешло в восторг.
- Я влюбился в поселок и в свой станок, - сказал он Реброву, когда тот пришел силой снять его с работы. - Это чудесная штука, это лучше всякой гимнастики, бокса и футбола! Я положительно повеселел у вас!
Он с большим сожалением снял с педали ногу, отвернул засученные рукава рубашки, снял фартук и накинул свой пиджак.
- Я готов проводить здесь целые сутки!
- Вы можете приезжать к нам с девяти утра и оставаться до одиннадцати ночи, то есть весь период бодрствования, - ответил с улыбкой Ребров, больше этого нельзя. В Советской республике каждый трудящийся свято соблюдает период ночного сна и отдыха, от одиннадцати ночи и до восьми утра. Иначе у него не будет сил для работы.
С этими словами Ребров свел Василова под душ и указал ему на движущуюся платформу, через несколько минут доставившую нашего героя вниз.
Стало свежо, небо усыпали крупные звезды, с показательных полей несло необычайными ароматами тропиков и полярного лета. Василов сбежал с лестницы к ожидавшему его автомобилю, наслаждаясь мягким ночным воздухом, звездным небом и эластичностью своего освеженного тела. Но когда автомобиль понес его к роковому дому на Мойка-стрит, Василов вздрогнул и ударил себя по лбу. Он забыл и тайные инструкции фашистов, и мнимую жену, и свою роль заговорщика!
Сердце его сжалось, и холод прошел по коже. Вот эту необыкновенную, удивительную, трижды милую страну должен он помочь разрушить, залить кровью, обесплодить, наводнить врагами! Этих гениальных и милых, со всех концов света пришедших сюда людей с благородными лицами, с горячими глазами, со счастливой улыбкой должен он предать и убить из-за угла!