Месс-Менд

Дерзость Дженни вызвала в кухне отеля «Патрициа-на» одобрительное хихиканье.

— Девица Дженни, — ответила миссис Тиндик ледяным тоном, — выражайтесь поосторожнее. Я не думаю хвастаться. Я констатирую факт, что сиамские близнецы доводятся мне двоюродной группой и что ни у кого из людей, кроме меня, не может быть двоюродной группы. Двоюродных сестер и братьев сколько угодно, но «группы» — ни у кого, никогда.

— А вам-то какой толк от этого?

— Девица Дженни, я не говорю о «толке». Я кон-ста-ти-рую факт. Я не виновата, что люди завидуют своему ближнему.

— Вот уж ни чуточки! — вспылила Дженни. — Плевать мне на вашу группу, когда я видела самого черта!

В кухне отеля «Патрициана» воцарилось гробовое молчание. Дженни была известна как самая правдивая девушка в Нью-Йорке. Но увидеть черта — это уж слишком.

— Верьте — не верьте, а я видела самого черта! — повторила Дженни со слезой в голосе. — Я прибирала в ванной, а он въехал мне прямо с потолка на затылок, потом попятился и исчез через стену.

Миссис Тиндик торжествующе оглядела все кухонное общество: было очевидно, что Дженни лжет.

Несчастная девушка вспыхнула как кумач. Слезы выступили у нее на глазах:

— Провалиться мне на месте, если не так! И черт был весь черный, голый, без хвоста, с черным носом и белыми зубами.

— Эх, Дженни, — вздохнул курьер, пожилой мужчина, мечтавший о законном браке, — а ведь я на тебе чуть — было…

Но тут с быстротой молнии, прямо сквозь потолок свалился на плечо миссис Тиндик голый черный черт без хвоста, подпрыгнул, как кошка, и исчез в камине. Миссис Тиндик издала пронзительный вопль и упала в обморок. А неосторожный Том, проклиная свою неловкость, со всех ног мчался по-трубе на соседнюю крышу, а оттуда спустился на Бродвей-стрит, прямехонько к зданию телеграфа.

Прохожие кидались прочь от стремительного трубочиста, локтями прочищавшего, или, вернее, прочернявшего, себе дорогу. Наконец он наверху, в будочке главного телеграфиста, и останавливается, чтобы отдышаться.

Меланхолический Тони Уайт, с белокурым локоном на лбу и черным дамским бантом вместо галстука, взглянул в окошко, узнал Тома, придвинул к себе чистый бланк и ютчас же поставил в уголке две буквы :

— Ну? — поощрил он Тома.

— Телефон испортился, Тони, а Мик нам нужен до зарезу, — объяснил Том, тяжело дыша. — Подавай в первую очередь.

— Ну, диктуй. — И Тони написал под диктовку трубочиста:

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Миддльтоун, Мику

⠀⠀ Публика собирается сегодня девять часов вечера вилле

⠀ ⠀«Эфемерида» Кресслинга важное совещание будут все.

⠀⠀ ⠀⠀

Том продиктовал это шепотом и удрал, как молния. Тони Уайт справился, скоро ли починят миддльтоунский телефон, разрушенный ночной бурей, и, узнав, что через час, сам сел к телеграфному аппарату. «М. М.», — выстукал он в первую голову. Буквы побежали по линии, все телеграфисты и телеграфистки тотчас же вскакивали, бросая работу, и срочно передавали телеграмму. Сделав свое дело, Тони свернул бланк в трубочку и сжег его, а потом появился с другой стороны будочки, где его поджидала длиннейшая очередь ругавшихся нью-йоркцев.

Через четверть часа бойкий почтальон города Миддль-тоуна, разнося депеши, зашел для чего-то и на деревообделочную фабрику. Увидев, что рабочие одни и никого из начальства нет, он сунул в руку Тингсмастера белую бумажку, прикурил и поспешил дальше. Мик прочитал и сжег бумажку. Потом дал кое-какие распоряжения в гуттаперчевую трубку, не отходя от станка, и продолжал изо всех сил работать, насвистывая песенку.

А между тем наступал теплый майский вечер. После ночной грозы Миддльтоун освежился и распушился. По главному шоссе в горы то и дело ездили сторожевые мотоциклетки — это Джек Кресслинг поджидал к себе гостей. Высоко в горах, чуть стемнело, засияло сказочное море света, похожее на полчище гигантов-светляков или на горсть брильянтов величиной с пушечное ядро. Это сияла знаменитая вилла «Эфемерида», построенная по специальному проекту Морлендера, вся из железных кружев, тончайшей деревянной резьбы и хрусталя, насыщенного электрическим светом.

Джек Кресслинг создал себе «царство света», как говорили почтительные газеты, издававшиеся на его средства. Он нашел способ обходиться без людей. В его сияющей вилле все подавалось и принималось бесчисленными электрическими двигателями, а лучезарные комнаты оживлялись только любимыми друзьями Кресслинга — обезьяной Фру-Фру, английской кобылой Эсмеральдой, двумя молодыми крокодилами, которых он привез из Египта и держал в золотом бассейне, да бывшей секретаршей Элизабет Бессон, ныне безутешной красавицей вдовой Морлендера. Этого общества Кресслингу было вполне достаточно. По его мнению, люди были слишком нечистоплотны, и он не находил в двуногой твари ровно ничего забавного. Джек Кресслинг презирал человечество.