Мертвый угол

Разведчик, сыщик, стреляный и битый опер, Климов просто-напросто не выносил крысиный злобный взгляд, особенно не мог смотреть на голый хвост — его отвратно передергивало: било током.

Добравшись до верхних стеллажей, он спрятал в коробку из-под глобуса противогаз и лампу-переноску, отряхнул руки от пыли и покинул школу.

Теперь ему нужна была аптека.

На улице опять срывался дождь, ветер крутил листву, гнул тонкие деревья, яростно гремел железом крыш.

Боясь напороться на засаду, Климов обходил дома задами, обходил углы и перекрестки по кривой. Все время был настороже. И это утомляло: действия казались глупыми, абсурдными, ненужными, предосторожность — лишней, поскольку город опустел. Даже собаки все куда-то скрылись. Даже кошки.

У здания милиции и возле почты постов не было, зато на площади Климов увидел три машины: черный «рафик», желто-синий «Уаз» Слакогуза и красный «Москвичок» Петра. В нем никого не было. Когда и где его нашли, ответить было трудно. Осматривал городок в бинокль, Климов его не заметил. Видимо, стоял в одном из тупичков или в каком-нибудь дворе, скрытый навесом.

Двое автоматчиков прохаживались около машин, поглядывали вверх. Чего-то ждали. Вершины горы отсвечивали серым.

Больше на площади никого не было.

«Должно быть, в здании администрации, — подумал Климов. — Теперь у города другая власть: бандиты и один кусошник, мент поганый».

Мысль о Слакогузе приводила его в бешенство.

Холуй несчастный.

Мусор.

Яркий представитель тех, кому все «пофиг». Лучше будут жрать свое дерьмо, чем на рожон полезут.

Соловьи.

И Слакогуз один из них. Один из них. Торчать на виду у автоматчиков не было смысла и Климов, крадучись, пробрался поближе к аптеке. Зашел с черного хода. Но входить в нее не стал: в аптеке кто-то был.

Глава девятнадцатая

Чтобы не искушать судьбу, он припал к цоколю и быстро отбежал за угол, потом метнулся за сарайчик, спрятался за голубятню.

Из аптеки вышли трое, вытащили на крыльцо черного хода два тяжелых сейфа. Один из них, довольно потирая руки, исчез в дверях и вскоре появился вместе с «Чистым». Тот выдернул антенну портативной рации, что-то сказал, и через несколько минут во двор аптеки въехал «рафик». Надоевший Климову до чертиков. Тот самый: черный. Из него выскочил водитель, открыл заднюю дверь и стал помогать загружать сейфы. Пока проходила погрузка, у Климова родился дерзкий план.

Аптека располагалась на первом этаже трехэтажной «хрущобы», занимая весь подъезд, а второй и третий этажи, судя по разнообразным занавескам и горшкам с цветами в окнах, занимали жильцы. Для них существовал второй подъезд. В него и нырнул Климов, воспользовавшись затянувшейся погрузкой сейфов. Нырнул, прижук, прислушался. Все тихо. Можно двигаться вперед — по лестнице и дальше.

Бесшумно — через две ступени — взбежал, застыл. Поправил кепку. Определил квартиру, чьи окна выходили бы во двор. Приник к двери. Ни голоса, ни шума. Достал свой ключ-универсал и отомкнул замок. Дверь слегка скрипнула и медленно открылась.

Никого.

Только тяжелый запах псины.

Захлопнув за собой дверь, Климов заглянул на кухню, в ванную и в туалет, нигде никого не было, открыл дверь в комнату, прошел к окну: все верно — из окна был виден двор.

Отличная квартирка.

То, что надо.

Софа, телевизор, ковер на полу. Раскрытый платяной шкаф. Выдвинутые ящики стола. Следы поспешных сборов. Денежная мелочь на серванте. Герань на подоконнике.

Раздернув занавеси, Климов сдвинул со стола газеты, книги, лампу, стал на стол, выглянул в форточку.

Погрузка закончилась, водитель запер дверцу, сел в кабину, рядом с ним умостился один из «грузчиков» и «рафик» задним ходом выехал на улицу.

На крыльце остались «Чистый» и его подручные.

Неспешно закурили.

Теперь пора было спешить. Не им. А Климову. Он спрыгнул со стола, проверил, есть ли свет: включил и выключил настольную лампу, подошел к телевизору и воткнул его штепсель в розетку. Заранее прибавил громкости. На всю катушку. Сразу же всю комнату заполнили мужские голоса. Депутаты ратовали за народ. За сирый, обездоленный, униженный русский народ. Все ясно. Никаких тревог и катастроф на атомных электростанциях. Ни далеко, ни близко. А Климов еще втайне сомневался, верно ли он действует в условиях «эвакуации». Нет, никакой опыт не проходит даром. Предвосхищение — плод опыта и чувств. И он сейчас предвосхищал события. Предвидел их и ими управлял.

Когда в дверь постучали, требовательно, нагло: «Эй, кто там?» — он, притворившись в стельку пьяным, сбросив кепку на пол, рывком распахнул дверь:

— Ка-кая бля-я-дь?

Перед ним стояли двое. Как он и ожидал. «Чистый», конечно же, сам не поднялся. Курит внизу. Но это даже лучше.

Климова шатнула пьяная волна и он свалился, увлекая за собой «бойца» по кличке «Кент». Рванувшийся было к нему второй «десантник» потерял точку опоры и с размаху выбил себе зубы о чужой приклад. Взревел от боли. И — умолк. Внезапно и навеки.

Никогда не обижайте пьяных, никогда.

Климов держал на мушке Пустоглазого-Кента, который просто потерял дар речи.