Мертвый ноль

– Наоборот, понимаешь слишком много, – неожиданно возразила леди Сотофа. – В том смысле, что сразу видишь перед собой не столько самого человека, сколько его потенциал. Лучшее, на что он способен, – теоретически, если как следует постарается, и обстоятельства посодействуют. В годы моей юности в Кеттари был один учитель пения. С возрастом он наполовину оглох, да таким интересным образом, что стал слышать только высокие, чистые ноты. Так к нему оперные певицы со всех краев Соединенного Королевства учиться ездили, причем далеко не одни только начинающие. С этим дедом что было хорошо – он всех учил под себя. В смысле так петь, чтобы ему было слышно. Кому это удавалось, тех ждал огромный успех. Вот и ты вроде него – глух к нашим низменным проявлениям, пока тебя в них совсем уж грубо носом не ткнут, зато любую незаурядность чуешь за версту. В повседневной жизни не слишком удобное качество, согласна. Слишком часто приходится разочаровываться. Но по большому счету, очень полезное. Во-первых, тебе сразу ясно, кто чего стоит, а во-вторых, при твоем могуществе, это довольно серьезная поддержка. Я хочу сказать, твое представление о людях влияет на них. И им становится гораздо легче раскрыть этот свой потенциал, о котором они сами пока ни сном, ни духом… Правда, это палка о двух концах. Я хочу сказать, когда ты всерьез в ком-то разочаровываешься, это ощущается, как удар невидимой, но очень тяжелой дубиной. Не хотела бы я однажды тебя разочаровать!

– Это то немногое, что вряд ли у вас получится, – невольно улыбнулся я.

– Тебе только кажется. Разочаровать тебя легче легкого, было бы желание. Достаточно регулярно говорить то, что ты считаешь недопустимой глупостью, иногда подкрепляя свои заявления делом. Например, прямо сейчас я могла бы доверительно сообщить тебе, что шиншийские уладасы опасны для психического здоровья населения и объявить о намерении лично обратиться к Его Величеству с просьбой их запретить.

– Ну надо же. Оказывается, вы интересуетесь сплетнями, – укоризненно заметил я.

– Да не то чтобы интересуюсь. Но мне их все равно пересказывают, куда деваться. Так это ты Кайрену в дом притащил? Мириться? Или сразу соблазнять?

– Кошек показывать, – честно ответил я.

– Иного ответа я и не ожидала, – рассмеялась леди Сотофа. – У тебя с девчонками разговор короткий: а ну быстро пошли ко мне, кошек покажу. Будь милосерден к Кайрене. В смысле постарайся не очень быстро в ней разочаровываться. Бедняжка почти сорок лет управляла Королевской резиденцией. Ты бы, между прочим, точно не смог. А я бы так сильно не захотела, что это вполне можно приравнять к «не смогла». Считай, она что-то вроде контуженного ветерана войны за Кодекс, от которого отказались все знахари. Не то чтобы ей в связи с этим все позволено, но немного милосердия не повредит.

– Вот бы не подумал, что она вам нравится! – удивился я.

– Не столько она, сколько ее прабабка, – призналась леди Сотофа. – Леди Марая Умата – одна из самых замечательных женщин, каких мне доводилось встречать, а я, сам понимаешь, многих перевидала. Настоящая лесная ведьма из старинных сказок, драгоценный осколок древних времен. И характер что надо. В смысле, такой тяжелый, что рядом не всякий долго простоит. Я таких люблю. А вот она меня не особо жаловала, как, впрочем, и всех остальных мало-мальски выдающихся мастеров угуландской Очевидной магии, без разбора. Драххи считают Очевидную магию грубой и очень вредной и одновременно завидуют тем, кому она легко дается. По-человечески их можно понять: когда от рождения неспособен к каким-то важным вещам, очень остро чувствуешь несправедливость мироустройства.

– Да, – согласился я. – Могу им посочувствовать. Я бы сам наверное на весь Мир обозлился – все кругом так эффектно колдуют, а я, сирота, старинными дедовскими заговорами перебиваюсь кое-как.

– На самом деле не так уж это мало, – серьезно сказала леди Сотофа. – Судя по той же Марае, хороший лесной колдун многим может дать прикурить.

– А она еще жива?

– По моим ощущениям, да. Но точно никто не знает. В самом начале Смутных Времен Марая сказала: «Ну все, с меня хватит». Прокляла этот город и ушла неведомо куда. Предположительно, в глухие леса за Нелмундом[9], а может и еще дальше. Надеюсь, у нее все хорошо. Хотя от ее прощального проклятия мы с девочками город два дня отмывали. Ну как – отмывали. Понятно, что не мочалками, а заклинаниями. Только древних крэйских проклятий нам тут для полного счастья тогда не хватало. Хорошо, что я к тому времени уже научилась их снимать.

– Ого! – присвистнул я.