И Крутилин пришел. Ему вчера отбили телеграмму на дачу, чтобы не лишать удовольствия присутствовать при развязке этой запутанной истории.
Свое место за столом занял бритый наголо прокурор Матюшин – одной рукой вытирал платочком затылок, другой доставал из портфеля бумажки.
Ждали судей. Наконец явились и они. Председатель суда Немилов, стукнув молоточком, продолжил прерванное в субботу заседание.
По очереди ввели обвиняемых. Следом за ними в зал вошел извозчик Погорелый, был приведен к присяге, после чего повторил известную читателям историю, как вез князя Урушадзе за тридцать копеек с Петергофского вокзала на Артиллерийскую.
Дмитрий Данилович слушал его вполуха, размышляя, что не зря, ох не зря настоял на переносе слушания. До сих пор не мог объяснить себе, почему так поступил? Ведь разум диктовал наоборот: поскорей покончить с этим кошмаром. Вот уж воистину «надейся на Господа всем сердцем и не полагайся на разум твой[152]»!
– Вопросы к свидетелю? – спросил судья и выразительно уставился на Тарусова.
Дмитрий Данилович привстал:
– Скажите, Погорелый: на Артиллерийской или окрестных улицах вы видели прохожих?
– Не помню. Давно дело было.
Князь задумался. Судья Немилов его поторопил:
– Еще вопросы?
– Нет. Увы, нет. Раз свидетель никого не видел, вопросов больше не имею.
– Тогда переходим к прениям, – решил судья, наградив Тарусова уничижительным взглядом, мол, стоило из-за такой ерунды затягивать дело.
– Подождите, ваше высокородие. Прошу выслушать еще одного свидетеля.
– Протестую, – воскликнул прокурор Матюшин. – И так из-за вашего упрямства лишний день с этим делом возимся.
– Не возимся, а исследуем доказательства ради установления истины, господин коллежский асессор, – поставил прокурора на место судья и спросил Тарусова: – Почему не заявили свидетеля как положено?
– К сожалению, узнал о нем лишь вчера, ваше высокородие.
– Возражаю, – заявил Матюшин, с тревогой поглядев на часы.
– Отклоняю! Правосудие торопиться не должно, – заметил Немилов. – Однако выражаю надежду, что этот неожиданный свидетель окажется более полезен, нежели господин Погорелый.
Ответом был смешок в зале.
– Даже не сомневайтесь, ваша честь. Велите судебным приставам пригласить в зал Тоннера Илью Андреевича.
– Тоннера? – Немилов с интересом посмотрел на Дмитрия Даниловича. Видимо, что-то про Илью Андреевича знал.
Пока доктора приводили к присяге, зрители вполголоса обсуждали, что не зря, оказывается, пришли – уже списанный со счетов Тарусов преподнес сюрприз. Интересно, что расскажет этот импозантный старичок?
Для начала Илья Андреевич извинился:
– Прошу прощения у судей, присяжных и публики за то, что рассказ мой будет длинным. Хочу предупредить, что поначалу он покажется не относящимся к делу. Уверяю, сие не так. Также прошу извинения у графа Волобуева, что мне придется раскрыть детали, которые он предпочел бы хранить в тайне.
– Однажды вы сохранили мне жизнь и свободу, Илья Андреевич, – перебил старого доктора Волобуев, – и раз считаете, что те тайны имеют отношения к этим, валяйте, рассказывайте.
За месяц, что граф провел в Съезжем доме Литейной части, он сильно изменился – постарел, сгорбился, осунулся. И хотя по-прежнему на людях выказывал князю Урушадзе неприятие – не здоровался и не прощался, отношение его к зятю переменилось. Андрей Петрович не мог не оценить ту самоотверженность, с которой князь пытался отвести от него подозрения. И если бы вопрос, кто из них отправится на каторгу, не стоял ребром, давно протянул бы руку и по-отечески обнял.
Свидетель Тоннер: В сентябре 1845 года я прибыл в Полтаву по поручению одного влиятельного лица. Выполнив его, я принял любезное приглашение местного губернатора погостить у него несколько дней. В один из них, когда мы завтракали на веранде, прибыл курьер из городишка Прилуки. В присланном письме тамошний городничий извещал начальство об ужасном происшествии – в местной гостинице произошло аж два смертопреступления.