Мертвый час

– Губительские, так называла их маман. Мол, только пьесы портим. Но мы с отцом эти постановки обожали. Привлекали соседей, строили декорации, накладывали грим. Я даже наши фотографические портреты вытащила, показать себя в гриме. Но Красовская меня почти не слушала, думала о чем-то своем. Выпив чаю, попросила принести листок бумаги, перо и чернильницу. Я заодно прихватила протекучку. Абсолютно новую!

До середины XIX века в письменные наборы непременно входила песочница, потому что чернила на бумаге высыхают не сразу. Исписанный лист сворачивали или складывали лишь тогда, когда насыпанный на него речной песок впитывал излишки чернил.

Но однажды на одной английской бумажной фабрике допустили небрежность – целлюлозу забыли пропитать клеем, отчего бумага получилась слишком рыхлой и шершавой, писать на ней было нельзя, зато она превосходно впитывала чернила. Такую бумагу в России называли по-всякому: и промокательной, и промокаткой, и промокашкой, и даже протекучкой.

– Написав письмо, Екатерина Захаровна его тщательно промокнула и вложила в конверт. Заклеив, попрощалась и ушла. А я стала разглядывать протекучку и узнала, что она приглашает Андрея Петровича к себе в полночь.

– Постой-постой, разве в письме было указано имя? – насторожился Крутилин.

Если так – Урушадзе врет. А коли врет, он и убийца.

– Нет, но Красовская обмолвилась, что пишет Андрею Петровичу. Я даже предложила передать ему в руки, но она почему-то не захотела. После ее ухода я сразу побежала на телеграф и дала Николя телеграмму. Весь вечер потом волновалась, получил граф письмо или нет? Потому что он спокойно сидел за столом, выпивал и ехать никуда не собирался. И наконец ему принесли конверт…

– Телеграмму моего отца, – пояснила Сашенька, помнившая тот эпизод со слов Четыркина.

– …и граф сказал, что отправляется в Петербург. Но тут возникла другая проблема – князь Урушадзе. По нашему плану я должна была ночью пробраться в комнату Николя (он дал запасной ключ), открыть балкон и спустить веревочную лестницу. В детстве Николя любил играть в разбойников и пиратов, по этой лестнице он лазил на «абордаж» воображаемого корабля…

– Точно! Мы даже звали его разбойником, – вспомнила Ася.

– Так вот кого в ту ночь видел Леонидик, – догадалась Сашенька.

– Нам повезло, что никто из домашних не вспомнил это старое прозвище, а Леонидик не большой охотник что-то объяснять, – сказала Нина.

– Давайте-ка вернемся к событиям той ночи, – предложил Крутилин.

– Пробраться в комнату Николя я не могла, там ночевал князь Урушадзе, – продолжила свой рассказ Нина. – По этой причине спать я не ложилась, сидела у окна возле керосиновой лампы – вдруг Николя меня увидит и поймет, что план срывается. Но лестницу ему, сам того не зная, спустил Авик.

– Позвольте уточняющий вопрос, – перебил Нину Дмитрий Данилович. – Откуда у Николя револьвер двадцать второго калибра?

– Одолжил у Бориса, приятеля, с которым вместе живет.

– Зачем?

– Сказал, на всякий случай. Ночь, все такое… Утром у нас была назначена встреча в Верхнем парке, на нашей скамейке. Я пришла, а Николя сидит там и дрожит. По его словам, остаток ночи он провел в каких-то кустах, потому что боялся погони. Николя спросил, убил ли он Четыркина? А если не убил, не узнал ли тот его?

Как выяснилось позже, в кустах юный граф не ночевал – с дачи он отправился в бордель госпожи Ласточкиной. Однако девица попалась с простудой, от нее и заразился.

– Я успокоила любимого, посетовав на то, что из-за халата подозрения пали на Урушадзе. Николя заявил, что надел его с умыслом, вдруг встретит кого в коридоре? Похвастался, что, несмотря на внезапное появление Четыркина, выкрал и облигации, и листок с их номерами, с гордостью достал пачку. Но когда мы развязали веревки, обнаружили, что облигаций только две. Остальное – резаная бумага. Надо было видеть наше отчаяние…

Сашенька еле сдерживалась. Не зря считала Нину исчадием ада. Откуда только такие берутся? Вроде и родители обеспечены, и сама в гимназии учится, а вот тебе, самая что ни на есть закоренелая преступница: наглая, циничная, без тени сомнений.

Все! С этой секунды она запрещает детям всякое общение с Ниной! Вдруг преступные наклонности заразны, как скарлатина?

Нина тем временем продолжала: