Раздается резкий потрескивающий звук, он вырывается прямо из легких Джорджа и походит на хруст шейных позвонков. В следующий миг распахиваются веки, и из уголков глаз струится белесый гной. Резкий шум все нарастает и нарастает, кожа на лице начинает резко дергаться и перемещаться, будто она уже давно живет своей, отдельной от Джорджа, жизнью. Ощущение такое, что еще немного, и кожный покров умирающего вампира лопнет, и оттуда посыплется фонтан жуков и маленьких змей. Губы Джорджа судорожно смыкаются и размыкаются, словно он какая-то гигантская рыбина, случайно выплеснувшаяся на берег и теперь умирающая на столь жизненно важном для людей воздухе. Он злобно кусает лишь ему видимого врага и скрежещет зубами. Гной обильно струится по его щекам, а один глаз, вдруг не выдержав напряжения, выпадает из глазницы и скатывается по щеке. Его голова неистово бьется о деревянный пол.
— Саймон, помоги мне!
Я не реагирую.
— Помоги мне!
Я подползаю к ним, хватаю судорожно дергающиеся ноги умирающего и стараюсь усмирить их. Однако все тщетно. Джорджем уже руководит некая нечеловеческая сила.
— Держи его, Саймон.
Я вновь хватаю его за ноги и пытаюсь пришпилить их к полу тяжестью своего тела. Он дергается. Моя помощь едва ли эффективна. Дэниел уже полностью обвил руками его тело и держит так крепко, насколько это возможно. Однако Джордж продолжает брыкаться и извиваться, и мы оба едва не разлетаемся по противоположным углам комнаты. Оба его глаза теперь болтаются на нервах и кровеносных сосудах, пока он гневно трясет и мотает головой в разные стороны. Внезапно и его спина приступает к выполнению своих выкрутасов: она резко выгибается раз, два, три… снова и снова. Каждый раз, как она с сухим стуком опускается на пол, я слышу звон ломающихся костей. В его легких что-то бурлит и надрывается, сам он весь напрягается, мучимый рвотными рефлексами, и в новом витке брыканий и изворотов отбрасывает нас от себя. Его спина в очередной раз опускается на лежанку, чтобы больше уже не подняться никогда. Все кончено. Посмотрев на него, едва ли можно сказать, что только что простился с жизнью еще один человек. Он больше походил на высохший ствол жалкого безлиственного дерева.
Дэниел поднимается и протягивает мне руку. Не обращая на нее ни малейшего внимания, я поднимаюсь сам.
— Спасибо тебе, Саймон.
Я безмолвно смотрю на останки Джорджа.
— Куда-то исчез весь мой запас крови, Дэниел. Кто-то проник ко мне и забрал его.
В ответ раздается лишь легкий смешок.
— Боюсь, в надежде подкрепиться ты пришел не по адресу.
Члены Анклава в существование Вируса не верят. Или же верят, но отрицают его естественную природу. А если не естественную, то уж физическую точно. В общем, я в их философии мало что смыслю. Они, как мне кажется, верят в то, что Вирус — не от мира сего. Он сверхъестественен. Они принимают на веру все это дерьмо про сверхъестественную природу Вселенной. Они считают, что когда Вирус полностью тебя поглотит, ты из физического состояния превратишься в частицу сверхъестественного, однако сознание утратишь навсегда. Смысл всей их жизни, тот конечный пункт голодного и изнурительного путешествия мимо современных благ и удовольствий в отрыве от физического и естественного — обращение в частицу Вселенной еще при жизни на этой бренной Земле. Они перестают питаться физически, чтобы не осквернять этим своей желанной цели. Но они питаются духовно, всеми силами поддерживая свое сознание. Никому из них не удалось обрести высший статус во время подобного существования на земле, однако эта философия продолжает функционировать и сдавать позиции, как видится, не собирается. Так происходит уже на протяжении веков. Сомнению не подлежит: рано или поздно все они закончат, как Джордж. Но только не Дэниел.
Мы сидим у подножия лестницы, ведущей к небольшим комнатам, похожим больше на тюремные камеры, и наблюдаем за тем, как ученики Анклава совершают свои ежедневные упражнения. Со стороны их не отличить от спортсменов тай-чи. Их движения настолько медленны и тщательно продуманы, что похоже, они и не двигаются вовсе.
Я перевожу взгляд на стену, где они повесили Джорджа. Они распластали его тело и подвесили на тлеющие головешки. Дэниел тоже обратил на него свой взгляд.
— Мы оставим его там, пока его плоть не сгниет, а кости не упадут вниз. Это послужит всем напоминанием и доказательством о бренности всего физического. Мы будем медитировать, пока его тело будет разлагаться.