Мертвее не бывает

Остальные бездомные неотрывно за нами следят. Некоторые из них мне покровительственно кивают, другие же спешат уйти незамеченными. Как правило, я не люблю бомжей. Однако среди них есть те, кто нравятся мне больше. И им всем об этом известно.

Лепроси несколько раз дергает натянувшуюся цепь, к которой привязан пес.

— Заткнись, чертова собака! Молчать, Хрящ!

Он тянет за поводок, пока Хрящ не поднимается на задние лапы, все так же хищно желая крови и продолжая на меня лаять. Веселенькая получается картина: худосочный Леп, ростом в пять футов и весом в девяносто фунтов, сражается со своим чудовищным зверем — ошибкой селекционеров-экспериментаторов, скрестивших ротвейлера с росомахой.

— Я сказал, вали отсюда! Ты выводишь из себя мою собаку!

— Откуда ты знаешь, Леп. Может, я ему нравлюсь, смотри, как у него встал.

И это правда. Отчаявшийся меня заживо разорвать, Хрящ теперь истерично перебирал передними лапами в воздухе, направив на меня свое огромное собачье достоинство.

— Спокойно, Хрящ. Давай-ка уберем эту штуковину.

Теперь кое-кто из бездомных начинает хихикать, и это еще больше злит Лепроси. Хрящ раздражается вновь, однако на этот раз лай его обращен на хохочущих бомжей. Лепроси несколько ослабляет хватку на цепи, решая таким образом отыграться. Бездомные стремительно отпрыгивают назад, а Леп с победным видом улыбается. По правде сказать, эти придурки больше боятся самого Лепроси, нежели его чудовищного зверя. И правильно делают. Это сумасбродный, худосочный ублюдок.

— Кончай валять дурака, Леп. Привяжи свою собачку, и мы с тобой немного прогуляемся. А затем вы опять будете вместе.

Несколько секунд он гневно пялится на меня, затем все же идет к железному забору и привязывает пса к одному из столбов. Затем мы проходимся вдоль детской площадки, а собака продолжает неустанно разоряться.

— Питт, я кажется говорил, чтобы ты не ошивался здесь. Мой пес тебя ненавидит. Когда-нибудь эта цепь не выдержит.

— Если цепь не выдержит и твой пес придет за мной, я выверну его наизнанку, и ты лишишься своего единственного друга. А теперь скажи, что ты знаешь об этой девчонке.

Я показываю ему фото Аманды Хорд. Он, быстро скользнув по нему глазами, возвращает мне его обратно.

— С ней все в порядке. Я позабочусь о ней.

— Да? Если она когда-нибудь подпустит тебя к себе.

— Черт! Да малолетние готки просто тащатся от Лепроси. Они все хотят то, что есть у Лепроси. И они делают это с Лепроси. Особенно такие крошки, как эта потаскуха. Так заведено на улицах нашего города.

— Так ты знаешь ее?

— Видел несколько раз. Впрочем, как и прошлым летом.

— Ты что, ее подцепил?

— Не-е. Это девки могут упрашивать Лепроси, но они всегда получают отказ. Я снимаю с них деньги и наркотики, а взамен даю раз-другой у себя отсосать. Но опуститься до того, чтобы поиметь эти буржуйские задницы, я себе никогда не позволю.

— Значит, этим летом ты видел ее здесь.

Он внезапно останавливается. Мы в парке у таблички «Взрослым вход воспрещен. Только родители и опекуны». Это значит, все педерасты остаются за оградой и с безопасного расстояния наблюдают за своими маленькими жертвами. Сейчас для детишек уже поздно. Однако улицы в темное время суток заполнены совратителями малолетних. Только если бы мне чувствовать их.

Лепроси уставился на многочисленные детские качели и горки.

— В детстве я часто приходил сюда.

К слову, Лепу сейчас шестнадцать.

— Да ну?

— Да, и так было до тех пор, пока мы не переехали на Лонг-Айленд. Я любил этот парк. И вот почему пришел именно сюда, когда мой отец меня вышвырнул.

Пару лет назад Леп сбежал из дома в надежде спастись от собственного отца. Нетрудно догадаться почему.

— Слушай, Леп.

— Чего?

— Я что, похож на очередную твою девицу?

— Нет.

— Так перестань меня умасливать своими рассказами. Ты же хочешь денег? Скажи мне, ты ведь хочешь денег?

Он улыбается.

— Да, я хочу денег. Хренов придурок.

Я роюсь в карманах и протягиваю ему двадцатку.

— Ну так что, ты ее здесь часто видишь?

Он иронично фыркает при виде двадцатки и тем не менее сует ее в карман.

— Может быть.

— Не шути со мной. Больше за сегодня не получишь.

— Я говорю, может быть, я ее и видел. Только не совсем уверен в этом. Ясно?

— Ну-ка, расскажи поподробней.

Он облокачивается на перила ограды и принимается почесывать себя под футболкой, которая, может, раньше и рассказала бы о нем что-нибудь, однако сейчас уже давно выцвела и превратилась в непримечательное серовато-зеленое тряпье бездомного.

— Значит, так. Где-то неделю или две назад у нас была пивная пирушка в районе авеню Си. Знаешь ли, у нас осталась кое-какая сдача от нескольких сороковок, и Толстяк Стинки-Пит достал выпивки, так что мы все потихоньку набирались. Ты же знаешь Янки Дина?

— Этого тощего кубинца с неизменной шляпой «Метс» на голове?