Мертвая зыбь

Изменился только сам Нильс Кант.

С сегодняшнего дня он совершенно другой человек.

12

Леннарт Хенрикссон стоял у стола Герлофа и взвешивал в руке пакет с сандаликом, словно таким путем пытался определить его подлинность. По виду Леннарта было совершенно ясно, что находка его обеспокоила.

– О таких вещах надо сообщать в полицию, Герлоф.

– Я знаю.

– Причем немедленно.

– Знаю, знаю. Не получилось. И что ты думаешь?

– Об этом? Не знаю. Стараюсь не делать поспешных выводов. А у тебя какие соображения?

– У меня соображение одно… хорошо, хоть одно насоображал… Не в воде надо было искать.

– А мы что, не искали? Ты что, не помнишь? Всю каменоломню обыскали, весь поселок обошли, все сараи, все будки. Я лично по альвару рыскал на машине полдня. Ничего, как тебе известно, не нашли. Но если Юлия утверждает, что это сандалик Йенса, надо относиться к этому серьезно.

– Я думаю, что это сандалик Йенса, – отозвалась Юлия.

– И ты получил его по почте?

Герлоф кивнул. У него появилось неприятное ощущение, что его допрашивают.

– Когда?

– На той неделе. Я сразу позвонил Юлии и рассказал… поэтому она и приехала. Может, не только поэтому, но и поэтому тоже.

– А конверт сохранил?

– Нет. Дурак потому что. Выкинул. Не сообразил. Но там не было ничего – только сандалик Ни записки, ни адреса отправителя. «Капитану Герлофу Давидссону, Стенвик» – и все. А почта переслала пакет сюда. Понимаю, что сделал глупость… но что за важность в конверте?

– Ты не забыл, что есть такая штука – отпечатки пальцев? – тихо сказал Леннарт и вздохнул. – Есть волосы… и много чего есть. Ладно, я возьму сандалик с собой. На нем тоже может что-то найтись.

– Мне бы хотелось… – начал было Герлоф, но Юлия его перебила.

– Вы хотите отправить его в лабораторию?

– Да… в Линчёпинг. Там есть так называемая ЦЛК. Центральная лаборатория криминалистики. Они такими вещами и занимаются.

Герлоф промолчал.

– Очень хорошо, – решительно сказала Юлия. – Пусть занимаются.

– А расписку дашь?

Юлия раздраженно передернула плечами – ей стало неудобно за отца. Но Леннарт принял вопрос совершенно нормально, только улыбнулся слегка.

– Конечно, Герлоф. Напишу тебе расписку, так что в случае чего… если, например, неумехи в Линчёпинге потеряют твой сандалик, подашь в суд на боргхольмскую полицию. Но я бы на твоем месте не беспокоился.

Юлия проводила полицейского и вернулась. Герлоф мрачно смотрел в окно и вертел в руке написанную довольно скверным почерком расписку Леннарта Хенрикссона.

– Леннарт говорит, надо всем рассказывать про сандалик, – сказала Юлия ему в спину.

– Вот как он, значит, сказал… – не поворачивая головы, медленно произнес Герлоф, – всем, значит, рассказывать…

– О чем ты думаешь?

– Тебе не надо было ему говорить.

– Ты же сам сказал – говори каждому встречному.

– Я полицию не имел в виду. Разберемся сами.

– Разберемся сами? – ядовито протянула Юлия. – Что значит – разберемся сами? Думаешь, похититель Йенса… если его вообще кто-то похитил… сам явится сюда? Я, мол, тоже хочу поглядеть на сандалик? Неужели ты веришь, что это возможно? Чтобы этот таинственный похититель пришел и рассказал, что он сделал с Йенсом?

Герлоф по-прежнему смотрел в окно. Даже головы не повернул.

– А что ты сам делал в тот день? – сказала она с нарастающим раздражением.

– Ты знаешь.

– Я знаю… Мама плохо себя чувствовала. Кому-то же надо было присматривать за твоим внуком! А ты пошел, как ни в чем не бывало, штопать свои сети. Тебе, видите ли, порыбачить захотелось.

Герлоф медленно кивнул.

– И тут упал туман, – сказал он.

– Да… густой, как… как гороховый суп. И что же ты сделал? Забеспокоился – как там, дескать, малыш в таком тумане? Пошел поскорее домой? Куда там! Ты продолжал возиться со своими проклятыми сетями. Это, конечно, много занимательнее, чем нянчиться с маленьким ребенком. Что, не права я?

– Я все время прислушивался… Если бы Йенс… а я ничего не слышал.

– Да не об этом речь! Речь о том, что, когда ты был нужен, тебя никогда не было! Все в доме делалось, как ты того хочешь. Всегда, при любых условиях…

Герлоф не ответил. Ему показалось, что на улице стало темнее. Неужели уже начинаются сумерки? Он слушал дочь и думал – она права. Но что на это ответить?

– Я был вам плохим отцом, – грустно сказал Герлоф. – Ты права – меня часто не было с вами. Были другие дела… Но если бы я мог что-то сделать в тот день… если бы этого дня вообще не было.

Он замолчал – перехватило горло. Повисло тяжелое молчание.

– Я знаю, папа. – Юлия уже ругала себя за несдержанность – Я ничего такого не хотела сказать… меня-то вообще не было на Эланде. Помню, ехала через мост и видела, как на остров ползет туман… Сколько я себя проклинала потом, что оставила Йенса! Даже не поцеловала на прощанье…

Герлоф тяжко вздохнул и повернулся.

– В среду мы хороним Эрнста. А во вторник мы с тобой пойдем к человеку, который послал мне этот сандалик.

Юлия потеряла дар речи.

– Как… – только и смогла выговорить она.

– Я знаю, кто послал.

– На сто процентов?

– Девяносто пять.

– Где он живет? Здесь, в Марнесе?

– Нет.

– В Стенвике?

– В Боргхольме.