Не было еще и семи часов утра, когда Ковешников и Малков пришли на свой наблюдательный пункт — в тени деревьев, неподалеку от парикмахерской, стояла удобная скамейка. Там и устроились. Вытащили из плетеной кошелки (по-местному — зембеля) две бутылки воды, связку сушеной рыбы, хлеб, помидоры, виноград, разложили все это на газете и принялись завтракать.
Посмотреть со стороны — расположились на свежем воздухе какие-то приезжие и, чтобы не идти в столовую, обходятся на скорую руку своими съестными припасами.
Солнце поднялось уже довольно высоко, стало припекать. По улице проехала поливальная машина, распустив широкие усы водяных струй, в которых дрожала, уходя на одно и то же расстояние впереди машины, разноцветная радуга.
На проезжей части улицы и на пешеходных дорожках закурился легким парком мокрый асфальт, вспыхнули огоньками мелкие капли воды на листве, зеленой траве газонов; солнечные зайчики, слепя глаза, заиграли в непросохших лужах.
Со стороны базара доносился гомон: людей, желающих купить и продать, становилось все больше.
Подъезжали на машинах — грузовых и легковых, — на лошадях, ишаках, везли ручные тележки, нагруженные дынями, арбузами, виноградом.
В той части рынка, где торговали одеждой и утварью, виднелись рулоны темно-красной национальной ткани, шерстяные вещи, носки, чарыки, ковры, паласы.
Время было не такое уж раннее, рынок наполнялся пародом, торговля набирала силу.
Ковешников и Малков неторопливо жевали соленую рыбку, пили из граненых стаканов теплую воду, поглядывая на часы. Близ парикмахерской пока никого не было видно.
От ступенек крыльца, так же как и от мокрого асфальта, поднимался легкий пар; отсвечивая на солнце, блестели стекла окон… Мирная утренняя картина, незамысловатая, ничем не отягощающая душу. Однако нелегко было на душе у Ковешникова и Малкова.
Первой к парикмахерской подошла полная пожилая женщина в синем халате. Ковешников окликнул ее:
— Салям, Эльяр-джан!
— Салям, начальник!
— Не спеши, посиди с нами. — И протянул ей кисть винограда.
— Ай, на работу надо, опаздываю, — взяв виноград и покосившись на Малкова, сказала Эльяр.
— Еще пятнадцать минут до работы, — сказал Яков Григорьевич. — Его не опасайся, скажи лучше, Айгуль не заходила домой?
— Не была…
Получив разрешение говорить, Эльяр с горячностью затараторила:
— С этого иностранца все у нас началось! Пришел к нам, да?.. В красивом шелковом костюме, да?.. Таком кремовом…
— Чесуча называется, — подсказал Малков.
— Верно, чесуча, — покосившись на него, согласилась Эльяр. — Пощупала — легче шелка!..
— Давай про иностранца, про чесучу потом, — напомнил Ковешников. — Как он выглядел, что говорил?
— А я про кого?.. Такой высокий, красивый, здоровый, ужас! Говорил, как все: «Постричь, побрить, голову помыть, массаж сделать…» Сел к Айгуль, хотя очередь была к Саодат. Наверное, Айгуль понравилась ему. Такого бы ей жениха: денег — куча, Айгуль красненькую отвалил! Мне, за то, что шляпу ему подала, — трешку…
— Опять ты про красненькую. Про жениха рассказывай.
— Я и рассказываю… Айгуль ужасно старалась: стригла, брила, голову ему в кабине вымыла, все, что заказал, сделала по высшему классу: массаж, лосьон, пудру!.. Он расплатился, а потом спрашивает: «Как пройти на Текинский базар?» Я возьми и скажи: «Базар вон, из окна видно!..» Он поворачивается ко мне и по-нашему отвечает: «Не с тобой разговаривают. Она покажет!» У меня внутри все так и остановилось, сердце оборвалось! Яваш-яваш[33] и в сторонку, стою, помалкиваю… А он улыбнулся Айгуль и говорит: «Мне цветочный магазин нужен, покажите, пожалуйста…» Сам смотрит на Айгуль. Пошли они… Ладно, думаю, раз человек хорошо заплатил… Пусть, думаю, идут… Вернулась Айгуль через полчаса, — продолжала Эльяр. — Мы ее не узнали: совсем другая, как с похорон. «Что такое? — спрашиваем. — Обидел он тебя?» Она говорит: «Никто не обидел. Брат Рамазан телеграмму принес, на базаре его встретила…» Показывает бланк. Своими глазами читала: «Срочно вылетай, больше суток ждать не могу. Василий…» Это ее жених телеграмму прислал. На курорте в Байрам-Али познакомились. Думала, ухаживает так себе. А он ей предложение сделал. Махмуд-Кули-ага против, а без отца, говорит, решать не смею… Вот так, не смела, не смела, а потом — села в самолет и к жениху улетела!..
Ковешников и Малков только переглянулись.
Эльяр вскочила с места и, одергивая на себе халат, заторопилась к парикмахерской:
— Мои Нелли и Саодат идут! Не надо, начальник, чтобы нас вместе видели.
— Погоди, — остановил ее Ковешников. — Я просил тебя Махмуду-Кули сказать. Передала?
— Все, как ты велел.
— Придет?
— Скоро будет.
— Сагбол, Эльяр-джан! В долгу не останусь. Делай и дальше, как я велел. Ты нас не знаешь, мы — тебя.
— Ладно. Это и мне по душе, было бы им хорошо.
— Всем будет хорошо.
Эльяр скрылась за дверью парикмахерской.
— Все понятно, товарищ капитан? — спросил Ковешников, когда та ушла.
— Понятно, что нас опередили, — ответил Малков.
— Не Алибек Тангры-Берды, а этот самый Хорст дело сделал…
— Вы, я вижу, тут и разведку провели, — сказал капитан.