Мерцание во тьме

Иногда становится нелегко понять, где реальность, а где нет.

— Мне никакие лекарства не выписывали, — возражаю я, тем более что формально так оно и есть. — Я не параноик, не утратила чувства реальности. Я всего лишь хочу помочь.

— Хорошо, — детектив Томас кивает. Я вижу, что он сочувствует мне, жалеет меня, а это означает, что уже никогда не примет мои слова всерьез. Я даже не думала, что можно чувствовать себя более одинокой, чем до сих пор, однако вот чувствую. Абсолютное одиночество. — Хорошо. Думается, с этим мы закончили.

— Я тоже так думаю.

— Спасибо, что уделили мне время, — говорит он и направляется к двери. Берется за ручку, потом, поколебавшись, снова оборачивается. — И вот еще что.

Я молча приподнимаю брови, приглашая его продолжать.

— Если мы еще раз увидим вас на месте преступления, нам придется прибегнуть к дисциплинарным мерам. Подмена улик уголовно наказуема.

— Что? — переспрашиваю я в совершенном изумлении. — О какой еще подмене…

Я осекаюсь на полуслове, понимая, что он имеет в виду. «Кипарисовое кладбище». Сережка Обри. Полицейский забирает ее у меня из рук.

Вы кажетесь мне знакомой, но я не могу вспомнить, откуда. Мы с вами раньше не встречались?

— Дойл понял, что видел вас там, где нашли Обри Гравино, в ту же минуту, как мы вошли к вам в кабинет. Мы ждали, что вы нам об этом скажете. Упомянете, что были там. Слишком уж это серьезное совпадение.

Я только сглатываю комок, поскольку совершенно ошарашена.

— Вы так и не сказали. Поэтому, когда явились в участок, сообщив, что «кое-что вспомнили», я решил, что речь об этом и пойдет, — продолжает Томас, переминаясь с ноги на ногу. — Вместо этого вы предъявили теорию насчет подражателя. Украденные украшения. Берт Родс. Вот только вы сказали, что эта теория возникла у вас, когда вы увидели тело Лэйси. Чего я никак не мог уложить в голове, учитывая, что случилось это уже после того, как Дойл видел у вас в руках сережку Обри. Концы с концами не сходились.

Я вспоминаю, как детектив Томас смотрел на меня в тот день у себя в кабинете. С неловкостью. С недоверием.

— Как ко мне могла попасть сережка Обри? — спрашиваю его я. — Если вы на самом деле думаете, что я могла ее туда подбросить, вы, стало быть, полагаете…

Я замолкаю, не в силах произнести следующих слов. Не может же он и вправду думать, что я во всем этом как-то завязана… или может?

— Теории имеются самые разные. — Он ковыряет в зубах мизинцем, потом внимательно его изучает. — Могу, впрочем, сообщить, что ее ДНК на сережке не было. Вообще. Только ваша.

— Что вы сейчас хотите сказать?

— Я хочу сказать, что у нас нет надежного способа установить, почему и как эта сережка там оказалась. Но если во всем и есть связующая нить, то это — вы. Так что постарайтесь не навлекать на себя дополнительные подозрения.

Тут я понимаю, что даже если и смогу отыскать спрятанную у себя дома цепочку Обри, полиция мне не поверит. Они явно решат, что я подбрасываю улики, чтобы направить их в определенном направлении — в отчаянной попытке обосновать свою очередную беспочвенную идею, обвинить очередного мужчину, не оправдавшего моего доверия. Или, хуже того, придут к выводу, что я замешана в преступлениях. Последняя, кто видел Лэйси живой. Первая, кто нашел сережку Обри. Живой носитель ДНК Дика Дэвиса. Отродье чудовища.

— Ладно, — говорю я. Спорить тут бессмысленно. Объяснить все равно не получится.

Детектив Томас, удовлетворенный моим ответом, разворачивается и исчезает за дверью кабинета.

Глава 35

Остаток утра проходит в каком-то тумане. Я принимаю троих пациентов, одного за другим, и не помню никаких подробностей. Впервые за все время я благодарна иконкам на рабочем столе — к записям можно будет вернуться и переслушать их, когда посторонние мысли уйдут и я снова смогу сосредоточиться. Хотя и побаиваюсь, представляя себе лишенное эмоций бормотание, которое наверняка услышу на месте собственных реплик: безучастные «хм-м-м» там, где следует быть конкретным вопросам. И длинные, затянувшиеся паузы, которые требовались, чтобы мой взгляд сфокусировался и я вспомнила, где нахожусь и чем занята. Когда детектив Томас вышел, первая пациентка уже сидела в приемной. Помню выражение ее лица, когда я наконец заставила себя отлипнуть от кресла и сама туда вышла, как ее глаза метались между мной и дверью офиса, словно она не могла решиться, заходить ли ей ко мне в кабинет или просто встать и уйти.

Из-за стола я поднимаюсь в 12:02, чтобы не выглядело, будто я тороплюсь. Беру сумку, выключаю компьютер, потом открываю ящик стола и окунаю пальцы в лекарственное море. Смотрю на диазепам в уголке, но отвожу взгляд, на всякий случай прихватываю вместо него пузырек «Ксанакса», закрываю стол на ключ и устремляюсь мимо Мелиссы, торопливо инструктируя ее, чтобы не забыла запереть офис, уходя.

— Вы в понедельник вернетесь? — уточняет она, поднимаясь с места.