Мерцание во тьме

Я снова чувствую знакомый болезненный укол у себя в груди. Купер попытался преодолеть собственные чувства. Постарался приехать туда ради меня, несмотря ни на что — или, может, именно поэтому. Я представила себе, как он стоит в дальнем углу гостиной, скрытый за толпой. Видит, как я кричу, как запускаю руку в сумочку и принимаюсь там яростно рыться. Как Патрик кладет руки мне на талию, ведет внутрь, раздвигая гостей. Купер всего этого наверняка просто не смог выдержать. Не смог смотреть, как Патрик, сверкая белозубой улыбкой, манипулирует мной и добивается послушания. Поэтому еще до того, как я смогла его увидеть, он развернулся и потихоньку ускользнул во двор, где и остался наедине с пачкой сигарет. Дожидаясь меня. Удивительно, как я этого раньше не поняла — вероятно, мое упрямство виновато. Мой эгоизм. Хотя теперь очевидно, что Купер был там ради меня, в той же незаметной манере, как и всегда — как и на фестивале раков, когда его голова появилась среди моря прочих лиц и он отделился от толпы. Когда он нашел и утешил меня, оставшуюся в одиночестве.

— Хорошо, — говорю я, пытаясь сосредоточиться. Пытаясь вспомнить тот день в подробностях. Лэйси вышла из моего офиса в шесть тридцать, я — ближе к восьми, поскольку сохраняла запись консультации, наводила в кабинете порядок и отвечала на звонок Аарона. Потом еще заехала в аптеку и дома оказалась, наверное, где-то в восемь тридцать. У Патрика было два часа, чтобы схватить Лэйси рядом со зданием офиса, отвезти туда, где он ее держал, прежде чем бросить за мусорным баком, и вернуться домой раньше меня. Могло ли все быть именно так? — А что он делал, когда приехал?

Мелисса ерзает на стуле, закидывает ногу на ногу. Она обеспокоена даже больше, чем когда вошла, поскольку понимает, что в вопросах заключено нечто очень личное.

— Поднялся наверх освежиться, я так думаю, принял душ и переоделся. Сказал, что весь день был за рулем. А вниз спустился, когда мы уже увидели твои фары совсем рядом с домом. Наполнил несколько бокалов… ну, тут ты и вошла.

Я киваю и снова улыбаюсь, чтобы она почувствовала мою благодарность за информацию, хотя внутри мне хочется орать. Я отчетливо помню тот момент. Людское море расступилось, и из толпы появился Патрик. Подошел ко мне с бокалами в руках, обнял рукой за талию, притянул к себе, и по всему моему скованному паникой телу прокатилась волна облегчения. Помню пряный запах его геля для душа, белоснежную улыбку. Помню, как чувствовала себя счастливой, чертовски счастливой — в этот самый момент с ним рядом. Но теперь… я не могу не задаться вопросом, что же именно он делал непосредственно перед тем. Может быть, мылом пахло так сильно оттого, что он намеренно мылился посильней, чтобы отбить другой запах. Может быть, одежда, которую он переменил, уже не у нас дома — он выбросил ее где-то у дороги или даже сжег, чтобы устранить следы собственного преступления. Когда наши нагие и сплетенные тела лежали той ночью в постели, были ли на нем ее следы — волосок, капелька крови, обломок ногтя, застрявший там, где Патрик его не успел обнаружить? Я думаю про Обри, про тот вечер, когда пропала она, — чем мы занимались, когда он вернулся домой? Запрыгнул ли сразу в душ, как всегда делает после дальних поездок в одиночестве? Может быть, я тогда тоже решила присоединиться, снимала с него одежду, пока ванная наполнялась паром? И помогла смыть ее следы?

Я щиплю себя за переносицу, закрываю глаза. От всех этих мыслей меня тошнит.

— Хлоя? — слышится озабоченный голос Мелиссы, мягкий, почти что шепот. — С тобой все в порядке?

— Да. — Я поднимаю голову, слабо улыбаюсь. Тяжесть ситуации давит мне на плечи. Мое неявное участие напоминает мне о событиях двадцатилетней давности — когда я видела и не понимала. Когда, сама того не подозревая, привела девочек к хищнику — или, вернее, натравила хищника на них. Я не могу не думать: а вот если б не я, они сейчас были бы живы? Все они?

Я вдруг чувствую усталость. Очень сильную. Ночью я почти не спала. От тела Патрика несло жаром, точно от печки, предупреждая — не приближайся! Бросаю взгляд на ящик стола, на коллекцию таблеток, ожидающих, чтобы их поманили из мрака. Я могу попросить Мелиссу, чтобы она вышла. Могу задернуть шторы и от всего отгородиться. Еще даже семи утра нет, хватит времени, чтобы отменить всех пациентов. Но я не могу. Знаю, что не могу.

— Что там у меня в расписании?

Мелисса достает из сумки телефон, вызывает приложение-календарь и просматривает запись на сегодня.

— График довольно плотный, — говорит она. — Мы много всего перенесли с прошлой недели.

— Хорошо, а завтра?

— Завтра тоже все занято до четырех часов.

Я вздыхаю, массирую виски большими пальцами. Я знаю, что мне делать, но у меня нет на это времени. Я не могу раз за разом отменять пациентов, иначе еще немного — и у меня не останется ни одного.

Но я все равно вижу перед собой мамины пальцы, их безумную пляску у меня на ладони.

Как мне это доказать?

Патрик. Ответ — Патрик.