Мерцание во тьме

— Ничего страшного. Я знаю, что ты занят.

— Но не сегодня, — говорит он, отрезает себе кусочек и жует. — Сегодня я не занят. Сегодня я целиком твой. И у нас имеются планы.

— Какие именно планы?

— А вот это сюрприз. Оденься поудобнее, мы будем на воздухе. Двадцати минут тебе хватит?

Я колеблюсь, не уверенная, что идея мне нравится. И уже открываю рот, на ходу выдумывая причину отказаться, но тут телефон на стойке начинает вибрировать.

— Секундочку, — говорю я, отодвигая стул, благодарная, что разговор удалось прервать. Подхожу к стойке, вижу на экране имя Купера, и вчерашняя ссора кажется мне сущей ерундой. Возможно, Купер и прав. Возможно, все это время он видел в Патрике что-то такое, чего я не замечала. Возможно, он считал своим долгом предостеречь меня.

Эти вот твои отношения. Нездоровые они какие-то.

Я провожу по экрану пальцем, ускользаю в гостиную и негромко говорю:

— Привет, Куп. Рада, что ты позвонил.

— Да, взаимно. Послушай, Хлоя. Я хотел извиниться за вчерашнее…

— Да ерунда, — говорю я. — Уже не сержусь. Я сама слишком бурно отреагировала.

На линии тихо, я слышу его дыхание. Оно неровное, словно он быстро куда-то идет и вибрация от ударов каблуков по асфальту распространяется вверх по позвоночнику.

— У тебя все в порядке?

— Нет, — отвечает Купер. — Не совсем.

— Что случилось?

— Мама. Мне позвонили из «Риверсайда»; сказали, что это срочно.

— Что срочно?

— Я так понял, она отказывается от пищи, — говорит он. — Хлоя, они думают, что мама умирает.

Глава 29

Я выскакиваю за дверь через какие-то пять минут, не успев даже толком обуться — когда я бегу к машине, матерчатая подкладка кроссовок грозит натереть мне мозоли на пятках.

— Хлоя, — кричит Патрик мне вслед, распахнув ладонью не успевшую захлопнуться за мной дверь, — куда ты?

— Мне нужно ехать! — кричу я в ответ. — Это мама.

— Что с ней?

Он тоже выбегает из дома, поспешно натягивая через голову белую футболку. Я копаюсь в сумочке, безуспешно пытаясь отыскать ключи от машины.

— Она ничего не ест, — отвечаю. — Несколько дней уже не ела. Мне нужно ехать, мне нужно…

Я умолкаю, закрываю лицо ладонями. Все эти годы я игнорировала маму. Относилась к ней как к волдырю, который лучше не расчесывать. Наверное, я думала, что если уделить ему внимание, уделить внимание маме, это отнимет у меня все силы, сделает невозможным сконцентрироваться на чем-то еще. А если игнорировать, боль со временем утихнет сама собой. Она никогда не исчезнет — я знала, что она останется там, останется навсегда, готовая вновь пробиться сквозь кожу, если я ей позволю, — но сделается незаметной, словно постоянный негромкий звук. Белый шум. Как и в случае с отцом, реальность того, какой мама стала — что она сделала с собой и с нами, — была невыносима. От этой реальности хотелось избавиться. Но за все время я так ни разу хоть на минуту не задумалась, что почувствую, если мамы и в самом деле не станет. Если она умрет в одиночестве в заплесневелой комнате «Риверсайда», неспособная что-то сказать напоследок, выразить свои предсмертные мысли. На меня обрушивается понимание того, что я и так всегда знала, тяжелое и удушливое, словно я пытаюсь дышать сквозь мокрое полотенце.

Я бросила маму. Оставила ее умирать в одиночестве.

— Хлоя, обожди минутку, — просит Патрик. — Давай поговорим.

— Нет. — Я трясу головой и снова запускаю руку в сумочку. — Не сейчас, Патрик. Мне некогда.

— Хлоя…

Я слышу сзади металлическое позвякивание, застываю на месте и медленно оборачиваюсь. Патрик у меня за спиной держит ключи в вытянутой руке. Я пытаюсь их схватить, но он быстро отводит руку с болтающимися ключами в сторону.

— Я еду с тобой. Я тебе там буду нужен.

— Нет, Патрик. Просто отдай мне ключи…

— Да, — возражает он. — Черт возьми, Хлоя, торг здесь неуместен. Садись сейчас же в машину.

Я смотрю на него, пораженная внезапной вспышкой гнева. На его побагровевшее лицо, выпученные глаза. Потом, столь же неожиданно, выражение лица Патрика меняется на привычное.

— Прости, — говорит он, переводит дыхание и тянется ко мне. Касается моей руки, я отдергиваюсь. — Хлоя, прости меня. Но, пожалуйста, не нужно меня отталкивать. Я хочу тебе помочь.

Я продолжаю смотреть на него, на его изменившееся за какие-то секунды лицо. На брови, сдвинутые вместе заботой, на глубокие блестящие складки на лбу. И роняю руки в знак того, что сдаюсь. Я не хочу, чтобы Патрик там оказался. Не хочу видеть его в одной комнате с мамой — беззащитной, умирающей, — но сил спорить у меня нет. И времени тоже.

— Хорошо, — говорю я, — но ехать тебе придется быстро.