— Нет, Патрик их мне не давал. С чего ты взял?
— На наклейке его имя.
— Потому что это
— Тогда что они делают на стойке, раз он уехал?
Между нами повисает молчание. Я гляжу в окно, на готовое садиться солнце. Уже пробуждаются ночные звуки — вопли цикад, песни сверчков и прочих представителей животного мира, что оживают во мраке. В Луизиане по ночам шумно, но я предпочитаю этот шум тишине. Поскольку в тишине слышно все. Приглушенное дыхание вдалеке, шуршание ног, глубоко зарывающихся в сухие листья. Звук, с которым по земле волочится лопата.
— Меня это беспокоит, — вздыхает Купер, запустив пальцы себе в волосы. — С его стороны неразумно таскать домой все эти средства, учитывая твое прошлое.
— Что значит
— Хлоя, он занимается фармацевтическими продажами. У него этого дерьма полный чемодан.
— Что с того? У меня самой есть доступ к лекарствам. Я могу их выписывать.
— Ну, не себе же.
Глаза колет от подступающих слез. Ужасно, что все обвинения достаются Патрику, но других объяснений мне в голову не приходит. Другого способа выйти из ситуации, не говоря при этом Куперу, что я выписываю таблетки себе самой на имя Патрика. Поэтому я молчу, позволяя Куперу поверить во все. Позволяя его недоверию к моему жениху укорениться еще глубже, закипеть еще сильней.
— Я сюда не ссориться пришел, — говорит он, поднимаясь с табурета, подходит ко мне и заключает меня в объятия; руки у него большие, теплые, знакомые. — Я люблю тебя, Хлоя. И понимаю, отчего ты это делаешь. Просто хочу, чтобы ты прекратила. Обратилась за помощью.
Я чувствую, как из глаза убегает слезинка, катится по щеке, оставляя соленый след. Падая Куперу на штанину, она оставляет маленькое темное пятнышко. Я прикусываю губу, чтобы за ней не последовали остальные.
— Мне не нужна помощь, — говорю я и тру глаза ладонями. — Я сама себе способна помочь.
— Прости, если я тебя расстроил. Просто… эти вот твои отношения. Нездоровые они какие-то.
— Ничего страшного. — Я поднимаю голову с его плеча и вытираю щеку тыльной стороной ладони. — Думаю, тебе лучше будет уйти.
Купер склоняет голову набок. Второй раз за неделю я угрожаю брату тем, что из них двоих выберу Патрика. Вспоминаю вечеринку, нашу беседу на заднем крыльце. Поставленный мной ультиматум.
Теперь, по обиде в его взгляде, я понимаю, что тогда он мне не поверил.
— Я вижу, что ты стараешься, — говорю ему я. — И я тебя понимаю, Купер. Правда понимаю. Ты хочешь меня защитить, тебе не все равно. Но что бы я тебе ни говорила, Патрик для тебя недостаточно хорош. Вот только он — мой жених. Через месяц я за него выхожу. Если он для тебя недостаточно хорош, получается, что и я недостаточно хороша.
Купер отступает на шаг назад, его ладонь сжимается в кулак.
— Я пытаюсь тебе помочь, — говорит он. — Приглядеть за тобой. Это моя обязанность. Я твой
— Это не твоя обязанность, — отвечаю я. — Уже не твоя. И тебе нужно уйти.
Купер смотрит на меня еще какое-то время, его глаза перебегают от меня к таблеткам на стойке. Он протягивает руку, и я решаю, что он хочет взять пузырек, забрать его у меня, но брат лишь вручает мне брелок с запасным ключом. В памяти вспыхивает тот момент, когда я этот ключ ему отдала — несколько лет назад, когда только что въехала в дом. Мне хотелось, чтобы у него был ключ. «Всегда рада тебя здесь видеть», — сказала я. Мы восседали на матрасе у меня в спальне, скрестив ноги; лбы потные — мы только что закончили собирать кровать, — на полу коробки от китайской еды навынос. Лапша была жирной, на досках остались пятна. «Потом, должен же кто-то поливать растения, когда я в отъезде». Теперь я смотрю, как этот ключ болтается у него на указательном пальце. Я не могу заставить себя его взять — поскольку это будет окончательно. Отдать заново уже не получится. Так что Купер аккуратно кладет ключ на стойку, поворачивается и выходит из дома.
Я смотрю на ключ, сражаясь с желанием схватить его, выбежать за дверь и снова впихнуть Куперу в руки. Вместо этого бросаю его вместе с «Ксанаксом» в сумочку, иду к двери и включаю сигнализацию. Потом хватаю принесенную Купером бутылку, еще практически полную, наливаю себе новый бокал и, прихватив уже остывшего лосося, отправляюсь в гостиную. Там я располагаюсь на диване и включаю телевизор.
Начинаю думать о том, что случилось сегодня, и сразу же понимаю, насколько устала. Лэйси, встреча с Аароном. Недоразумение с Патриком, визит Берта Родса и мое посещение детектива Томаса, которому я рассказала все. Спор с братом, тревога в его глазах, когда он увидел таблетки. Когда увидел, как я в одиночестве пью вино на кухне.
Чувство одиночества вдруг даже пересиливает усталость.