Мерцание во тьме

— На нас смотрят, — сказала вдруг Лина и убрала руки.

Быстро подняв голову, я проследила направление ее взгляда — прямо к собственному отцу. Он и правда пристально смотрел на нас с другой стороны толпы. Смотрел на Лину, на ее блузку, задранную вверх до самого лифчика. Она улыбнулась и помахала ему свободной рукой. Быстро опустив голову, отец двинулся куда-то дальше.

— Так что, — сказала Лина, протянув Куперу бутылку «Спрайта» и как следует взболтнув ее, — глотнуть не желаешь?

Он тоже скосил глаза туда, где только что был отец, но обнаружил там не его внимательный взгляд, а лишь пустое место. Тогда Купер взял у Лины бутылку и сделал поспешный глоток.

— Я тоже буду, — сказала я, выдернув бутылку у него из рук. — Здорово пить охота.

— Хлоя, это не…

Но предупреждение брата запоздало: я уже поднесла бутылку к губам, жидкость потекла мне в рот и дальше, в горло. Я не то чтобы глоточек сделала, а отхлебнула как следует. Отхлебнула чего-то, по вкусу больше всего напомнившего аккумуляторную кислоту; мне обожгло весь пищевод до самого желудка. Поспешно убрав бутылку ото рта, я рыгнула, чувствуя, что содержимое желудка устремляется обратно в горло. Надув щеки и уже давясь, все же совладала с тошнотой, заставила жидкость провалиться вниз и наконец обрела способность дышать.

— Уф. — Закашлялась, вытерла рот тыльной стороной ладони. — Что это было-то?

Хихикнув, Лина отобрала у меня бутылку и допила все содержимое. Меня поразило, что она как будто воду глотала.

— Это водка, дурочка. Никогда водку не пробовала?

Купер, глубоко засунув руки в карманы, огляделся вокруг. И ответил за меня, поскольку я говорить не очень-то могла:

— Нет, она не пробовала. Ей всего двенадцать.

Лина безмятежно пожала плечами:

— Когда-то ведь надо начинать.

Купер сунул мне попкорн, и я сразу закинула в рот целую горсть, надеясь зажевать ужасный привкус. Я чувствовала, как огонь стекает от горла к желудку и полыхает там, собравшись лужей на дне. Чуть закружилась голова; ощущение было странным, но вроде как приятным. Я улыбнулась.

— Вот видишь, ей понравилось, — сказала Лина, глядя на меня. И тоже мне улыбнулась. — Неплохо ты так глотнула… Для двенадцати лет так и вообще круто вышло.

Потом подтянула блузку пониже, прикрыв кожу и светлячка, закинула косы за плечи и развернулась на пятках балетным пируэтом, когда в движение приходит все тело целиком. Когда она зашагала прочь, я не могла оторвать от нее глаз — от того, как ее бедра качаются в унисон с косами, от ее ног, худых, но с подчеркнутыми мускулами.

— Покатал бы меня как-нибудь на машине, что ли, — прокричала Лина, обернувшись и помахав нам бутылкой.

Я так и не протрезвела почти до самого вечера. Поначалу Купер вроде как злился — на меня, на мою глупость, мою наивность. На мой заплетающийся язык, манеру невпопад хихикать и натыкаться на фонарные столбы. Ему пришлось оставить друзей ради того, чтобы за мной — пьяненькой — приглядывать, но мне-то откуда было знать, что там алкоголь? Я и понятия не имела, что в бутылке со «Спрайтом» может оказаться спиртное.

— Расслабься уже, — посоветовала я ему, спотыкаясь о собственные ноги.

Подняв глаза, увидела, что он смотрит на меня сверху вниз с шокированным выражением на лице. Сперва решила, что он вот-вот взорвется, и уже пожалела о сказанном. Но тут его плечи расслабились, лицо расплылось в улыбке, и брат расхохотался. Когда он погладил меня по волосам и покачал головой, я почувствовала, как мою грудь распирает что-то вроде гордости. Потом Купер купил мне раковый сэндвич — и лишь вытаращил глаза, когда я умяла его в один присест.

— Весело сегодня было, — сказала я ему, когда мы, держась за руки, возвращались к машине. Пьяной я себя уже не чувствовала, скорее сонной. Уже темнело, наши родители давно ушли, оставив нам двадцать долларов на ужин, поцеловав меня в лоб и наказав вернуться не позже восьми. Купер, который только что получил водительские права, при их виде велел мне молчать, чтобы заплетающийся язык меня не выдал. Вот я и молчала. Молчала и смотрела. Как мама непрерывно щебечет: «какой удачный выдался год», и «господи, как ноги-то гудят», и «пошли уже, Ричард, дети сами справятся». Как у нее щеки раскраснелись, как оборки платья развеваются на ветру. У меня снова стало распирать грудь, но уже не от гордости. А от радости и любви. Любви к моим маме и брату.

Потом я бросила взгляд на отца — и тут же сдулась. Казалось, он был… где-то еще. Озабочен. Отвлечен на что-то, происходящее не рядом с нами, а внутри, у него в голове. Я старалась не дышать слишком глубоко, опасаясь, что он почувствует запах водки. «Интересно, — подумала я, — он видел, как Лина дала нам бутылку? Он ведь смотрел тогда на нас. На нее».

— Надо полагать, весело, — согласился Купер, улыбнувшись мне. — Вот только смотри, чтобы у тебя в привычку не вошло.

— Что — не вошло?

— Сама знаешь что.

Я наморщила брови:

— Сам-то ты тоже пил.

— Я старше, мне можно.

— Лина сказала, что когда-то все равно нужно начинать.

Купер покачал головой:

— Не надо слушать Лину. Ты ведь не хочешь стать такой, как она?