Мерлин

Все кончилось, почти не успев начаться. Мои люди спешились и вытирали мечи, искали раненых среди убитых или оценивали ущерб, когда мы услышали стук приближающихся копыт.

Гвендолау и его спутники увидели дым и во весь опор поскакали защищать свой дом. Они на полном скаку влетели в селение: Гвендо- лау с Барамом впереди всех. Гвендолау натянул поводья и взглянул сперва на отца — тот стоял на пороге дома и удерживал за ошейник собаку, которая, не успокаиваясь, кидалась на труп загрызенного вра­га, — потом увидел меня.

— Мирддин! Ты... — начал он. Улыбка его мгновенно погасла — он догадался. Даже Кустеннин еще ничего не понял. — Нет! — вскри­чал юноша так громко, что спутники его вздрогнули. — Ганиеда!

Он бросился ко мне, вцепился в уздечку.

— Мирддин, она собиралась тебя встречать! Она так радовалась, так... — Онс ужасом обернулся на дорогу, по которой мы прискака­

ли, уже понимая, но все еще не веря, что Ганиеда не идет следом за нами.

Он взглянул на меня, ожидая ответа, но я стоял нем перед братом моей возлюбленной и моим братом.

Кустеннин шагнул вперед. Я никогда не узнаю, понял ли он, что случилось с его дочерью, ибо в этот самый миг мы услышали звук, от которого кровь похолодела в жилах.

Низкое, раскатистое гудение, похожее на звук охотничьего рога, но ниже, страшнее — зверский скрежещущий рев, призванный вну­шать отчаяние и ужас. Тогда я услышал его в первый, но не в послед­ний, Господи Милостивый, не в последний раз, и, хотя я прежде его не слышал, я сразу понял, что это такое...

Большой боевой рог саксонского воинства.

Мы, сколько нас было, повернулись, как один человек, и увидели, как с холма на нас надвигается гибель — пять сотен вооруженных саксов!

Они бежали, вопя. Клянусь, земля дрожала под их ногами! Кое- кто из воинов помоложе впервые видел саксов в полном боевом обла­чении. Сейчас их взорам предстали полуголые варвары, исполненные воинственного духа: топоры сверкают в ярком солнечном свете, мощ­ные ноги бегут неудержимо, длинные соломенные косы развеваются на ветру.

Многие вокруг меня проклинали день своего рождения и готови­лись умереть.

Десять на одного — не нужно быть ученым, чтоб сосчитать! Но мы были верхом, а опытный боевой конь — неоценимый помощник, осо­бенно против пеших.

Страх, охвативший нас при виде врага, был отброшен. Мы снова уселись в седла и приготовились к нападению. Гвендолау выкрикнул мое имя, но я не ответил, потому что уже мчался вперед. Я хотел в одиночку встретить все войско саксов.

Мне кричали "Остановись!", "Подожди!", но я не слушал. Тогда Гвендолау, взяв командование на себя, разделил наш маленький от­ряд на две части в надежде расколоть набегающий людской вал. Нашей единственной надеждой было вновь и вновь врезаться в их бое­вые ряды, не давая себя окружить. Их было слишком много, нас — слишком мало, по отдельности мы бы не выстояли.

У меня же не было вообще никакой надежды, никакого расчета. Мне хотелось только мчаться и убивать, чтобы уложить как можно

больше убийц моей милой, прежде чем уложат меня. Я не хотел жить, не хотел дышать воздухом мира, в котором больше нет Ганиеды.

О смерть! Ты взяла мою душу и сердце, возьми ж и меня вприда- чу!

Я мчался так, что воздух свистел, рассекаемый острым клинком. Из-под конских копыт летела земля. Плащ развевался за спиной, изо рта рвался крик...

Да, я кричал на дьявольское отродье, бегущее мне навстречу, и го­л ос мой был страшен:

Земля и Небо, будьте свидетели!

Глядите, как я погибну!

Глядите: мой меч — слепящая молния!

Глядите: мой щит — полдневное солнце!

Глядите: рука моя — орудие кары!

Разверзнись, Земля!

Раскрой ненасытный зев —

я дам тебе пищу.

Пошли облака и туманы, Небо,

Повить погребальною пеленою

тела супостатов сраженных!

Я, Мирддин Эмрис, повелеваю!

Да, я кричал, и крик мой вселял ужас. Я смеялся, и смех был еще ужаснее.

В одиночку летел я навстречу воинству саксов. В одиночку мчался я к ним, ничего не чувствуя, не сознавая...

Безумие!

Передо мной возник хвостатый значок, который саксы несут перед собой в битве: шест с крестовиной, два волчьих черепа на концах пере­кладины, посредине — человеческий, а на каждом — красные с чер­ным конские хвосты. Я, выставив меч, устремился на него.

Не знаю, о чем я думал или что намеревался сделать, однако си­ла разгона была такова, что передовых саксов просто смяло копыта­ми, а меня вынесло в гущу врагов, к самому значку. Великан-знаме­носец увернулся, а я с налету срезал мечом шест, словно сухую тро­стину.

Саксонский предводитель — здоровый, как бык, с соломенно-жел­тыми косами, стоял под значком в окружении телохранителей-гирдов и в изумлении взирал, как рухнули страшные черепа. Яростный вопль донесся до меня, словно издалека: я вновь вошел в то странное состо­яние, когда мне казалось, что все остальные движутся еле-еле, как будто спят.

Бегущее в атаку войско превратилось в неповоротливую, медленно ползущую массу, скованную дремотным оцепенением. Опять, как в битве при Маридуне, я сделался неуязвимым. Каждый удар мой был рассчитан и смертоносен, я валил могучих воинов без усилий, словно играючи.