Мерлин

— Не мое дело — отнимать у тебя жизнь, — сказал я.

— Конечно, конечно. Ты веришь в любовь, так ведь? Веришь в до­бро — в этого вашего нелепого Иисуса? — (Насмешка ранила больно, на миг мне показалась и впрямь нелепой моя вера.) — Ну?

— Да, верю.

— Тогда убей меня! — выкрикнул он, резко поворачиваясь ко мне. На губах его блестела слюна. — Убей прямо сейчас. Это и будет до­брота.

— Может быть, — отвечал я, — но я не стану отнимать у тебя жизнь.

Он взглянул на меня мертвыми глазами.

— Как же нет, если я виновен в смерти твоего отца. — От его улыбки мне стало нехорошо. — Да, я убил Талиесина. Я, Аннуби, убил его.

Даже в тот миг, когда он произносил эти чудовищные слова, я ему не поверил. Да, он сгорал от ненависти, но не ко мне и не к моему от­цу. Если б он мог убить, думаю, он скорее убил бы себя. Но он не мог, и это тоже его терзало. И все же он знал... да, он знал, кто убил Талиесина.

— Так ты Аннуби?

Я слышал о нем — не от матери, а от Аваллаха. В рассказах о по­гибшей Атлантиде фигурировал и царский провидец. С его слов я мог представить что угодно, только не эти живые мощи.

— Что тебе здесь нужно?

— Ничего.

— Тогда зачем ты пришел?

Я беспомощно поднял ладонь.

— Пришел... чтобы узнать...

— Уходи отсюда, мальчик, — сказал Аннуби, отводя от меня по­тухший взор. — Если она тебя здесь застанет... — Он вздохнул и доба­вил шепотом: — ...но поздно... поздно.

— Кто? — спросил я. — Ты сказал "она". О ком ты?

— Уходи. Я ничего тебе не говорил.

— Кто не должен меня застать?

Я заметил, как на лице его промелькнуло какое-то чувство. Это была не злоба и не отчаяние, но что именно, я не понял.

— Надо ли спрашивать? Кто, если не Моргана?..

Я ничего не ответил, и он снова поднял глаза.

— Это имя ничего тебе не говорит?

— А должно?

— Мудрый Мерлин... Прозорливый Мерлин... Сокол Познания. Ха! Ты даже не знаешь, кто твои враги.

— Моргана — мой враг?

Рот его свела судорога.

— Моргана — враг всякого человека, мальчик. Верховная богиня Ночи, она — алчность и ненависть. От ее прикосновения кровь засты­вает в жилах, от ее взгляда сердце останавливается в груди. Смерть ей отрада... единственная отрада.

— Где она? — чуть слышно прошептал я.

Он только мотнул головой.

— Если б я знал, ужели сидел бы здесь?

Пеллеас снова потянул меня за руку. Солнце садилось. Внезапно мне стало совсем жутко и захотелось поскорее уйти. Однако, может быть, что-то можно сделать?

— Да, иди, — хрипло проговорил Аннуби, словно читая мои мыс­ли. — И не возвращайся, не то можешь встретить Моргану.

— Тебе что-нибудь нужно? — Он был так жалок в своем несчас­тье, что я не мог не спросить.

— Белин обо мне заботится.

Я кивнул и повернулся к лестнице. Мне пришлось бежать бегом, чтобы поспеть за Пеллеасом, который так мчался по ступеням, слов­но Моргана дышала ему в спину. Входную дверь мы оставили откры­той, и юноша стремглав вылетел во двор.

Я не отставал, но, прежде чем уйти совсем, преклонил колени на пороге и прочел молитву о спасении от злых сил. Потом собрал с до­рожки пригоршню белых камешков и выложил перед дверью крест. В предостережение. Пусть Моргана знает, с кем решила сразиться.

На следующий день наш отряд выехал в путь, но ощущение разли­той в воздухе обреченности преследовало меня еще долго. Безрадостный пейзаж только ухудшал и без того гадкое настроение. Гвендолау и Барам тоже ощущали что-то недоброе, но не так остро. Поначалу Гвендолау пытался, по обыкновению, балагурить, потом смолк и погрузился в мрачное молчание.

Тягость на душе сохранялась до тех пор, пока над болотами не воз­никла вершина Тора. При виде Стеклянного Острова сердца наши ра­достно забились. Мама встречала меня у ворот сначала я удивился, потом понял, что она догадалась про Моргану и Аннуби.

— Они пропали в ту ночь, когда погиб твой отец, — сказала она ти­хо. Было уже поздно, мы сидели в уголке у очага. Все остальные разо­шлись спать. — Я так и не знала, куда они делись.

— Но ты догадалась.

— Ллионесс? Да, могло быть и так. — Она повела ладонью. — Мне следовало тебе сказать.

Я молчал.

— Знаю, надо было все открыть тебе давным-давно... но я все не могла собраться с силами, а потом ты пропал. И вот... — Она повтори­ла тот же странный жест, словно загораживалась ладонью от невиди­

мого противника. В следующий миг она овладела собой, выпрямилась и расправила плечи. — Да, ты должен знать правду. После того, как в страшной резне убили мою мать... — Голос ее сорвался. — Прости, Мерлин, я не знала, что так больно будет произнести эти слова.

— Твою мать убили?

— С этого началась война между Аваллахом и Сейтенином. Так вот, на девятый год Аваллаха ранили в бою. Я ничего об этом не зна­ла, я танцевала с быками в Верховном храме. Когда я вернулась, у от­ца была вторая жена, Лиле — молодая женщина, целительница, кото­рая его выходила. В благодарность он женился на ней.

— Лиле? Не помню ее. Что с ней сталось?

— Ты и не можешь ее помнить. Она пропала, когда ты был совсем маленький.

— Пропала? — Слово меня удивило. — Что значит "пропала"?

Харита медленно покачала головой. В этом движении было боль­ше недоумения, чем скорби.