Мерлин

Итак, я лежал на земле, ждал, когда солнце взойдет над окрест­ными холмами. С первым его лучом на менгире Вриса должна была нанести удар, и я, как всякий христианин на моем месте, молился, чтобы мучения были краткими.

Солнце озарило менгир, пение смолкло, стоящие вокруг завопили, нож блеснул и змеей метнулся ко мне.

Я что есть силы зажмурился и услыхал крик.

Я открыл глаза. Вриса левой рукой сжимала запястье. Лицо ее по­белело от боли. Она кричала и скалила зубы. Рукоятка ножа лежала на земле, лезвие брызгами желтого стекла рассыпалось по траве.

Элак выкатил глаза и так крепко стиснул копье, что кровь отхлы­ну ла от пальцев. Другие кусали кулаки, кто-то бросился на землю и завизжал.

Я перекатился и сел. Мудрая старуха племени Герн-и-фейн про­толкалась вперед, простерла руки и стала смотреть на встающее солн­це, что-то бормоча нараспев. Потом она взмахнула руками и бросила короткое властное слово. Двое мужчин, обмирая от страха, подошли и развязали мне руки.

Теперь будут говорить, что я сломал кинжал колдовством. Слы­шал я и такое — немудрено, мол, что он рассыпался. Знамо дело, бронза не берет заговоренных.

Так вот, я был изумлен не меньше других и ничуть не чувствовал себя заговоренным. Да я тогда и не знал секретов древней науки. Я просто рассказываю, что случилось. Хотите — верьте, хотите — нет. Однако, когда жертвенный нож блеснул в воздухе, перед ним возник­ла рука — "облачная рука", как говорит Элак. Нож ударил в загадоч­ную ладонь и рассыпался вдребезги.

Запястье у Врисы уже распухло. Удар был такой сильный, что бедная девочка едва не сломала себе руку. Я говорю "девочка", по­тому что вскоре узнал, что она лишь на год-два старше меня, хоть уже стала предводительницей. Герн-и-фейн, ведунья с глазами, как острый кремень, и сморщенным бурым лицом, приходилась ей баб­кой.

Герн-и-фейн мигом распознала знамение. Она подняла меня на но­ги (солнце уже взошло, яркий свет бил прямо в лицо) и долго смотре­ла в глаза, потом обратилась к остальным и что-то взволнованно за­лопотала. Ее соплеменники только таращили глаза, но Вриса медлен­но подошла, взяла меня за скулы, большими пальцами оттянула веки вниз и заглянула в глаза.

Лицо ее озарилось. Забыв про боль, она стала звать остальных, чтобы и те посмотрели. Пришлось терпеть, пока все, один за другим, изучали цвет моих глаз.

Убедившись, что у меня и впрямь золотые глаза сокола, Герн-и- фейн возложила мне на голову руки и возблагодарила Луга-Солнце за дивный дар.

Потом я узнал, что это было время, когда клан считал, что нужно принести хорошую жертву, чтобы остановить череду несчастий, пре­следовавших их три лета подряд: трава не уродилась, овцы принесли мало ягнят, двое детей умерли от лихорадки, младшего брата Ноло убил вепрь. Они уже отчаялись, когда Элак, возвращаясь после не­удачной охоты, услышал в тумане мои крики. Они решили, что их мо­литвы услышаны.

Элак взобрался на холм, убедился, что я действительно там, добе­жал до землянки и рассказал о своей удаче остальным. Было решено взять меня в плен и наутро принести в жертву. Рассыпавшийся нож придал делу новый оборот — меня сочли подарком богов... пусть яв­ленным в недочеловеческом обличье "большого", да еще и мальчиш­ки, но все равно подарком.

Мне не хотелось бы, чтоб банши предстали этакими умственно не­полноценными детьми; впрочем, сказать о них "как дети", значит мно­гое объяснить. Однако уж отсталыми-то назвать их никак нельзя. Напротив, они чрезвычайно сообразительны, быстро запоминают и на­делены огромным запасом инстинктивного знания, которое впитыва­ют с молоком матери.

Просто банши считали, что все потребное для жизни — солнце и дождь, оленей для охоты и траву для овец — дают "Родители": Земля-богиня и Луг-солнце. Сила их веры была такова, что они при­нимали окружающий мир как безусловную данность.

В этом мире не было ничего невозможного. Небо могло внезапно превратиться в камень, реки — в серебро, а горы — в золото; под хол­мами дремали, свернувшись в кольца, драконы, великаны храпели в глубоких подземных пещерах, человек мог быть человеком, а мог быть богом или тем и другим вместе. Из ниоткуда могла возникнуть облачная рука и разбить нож, направленный в сердце их долгождан­ной жертвы. Раз так, это все надо принять.

Означает ли это неполноценность?

Не диво, что при такой вере они, раз приняв Истину, пронесли ее в сердце далеко-далеко.

Глава 6 Я думал, что мы вернемся домой и меня отпустят. Не тут-то было. Живой дар богов еще лучше, чем жертва. Никто не собирал-

Ася меня отпускать. Может быть, позже, когда я исполню то, ра­ди чего послан. А до тех пор нечего и думать.

Это мне недвусмысленно объяснили, когда на следующий день я попытался покинуть землянку. Я сидел у двери и, выждав момент, когда никто не смотрел на меня, просто встал и начал спускаться с холма. Я успел сделать шагов десять, прежде чем Ноло кликнул со­бак. Те, угрожающе скалясь и подвывая, окружили меня и заставили вернуться на место.