Мерлин

— Между Иисусом и старыми богами, — отвечал Блез. — Верховный друид должен поддерживать в народе почитание древних богов, а с тех пор, как он познал Великий Свет, ему это претило. — Наверное, я нахмурился или как-то еще выразил недоумение, потому что Блез добавил: — Пойми, Мирддин Бах, не все пойдут к Свету. Ни тебе, ни кому другому этого не изменить. — Он покачал головой. — Даже если мертвые восстанут из могил и камни будут плясать в воз­духе, они не обратятся. В голове не укладывается, но это так.

Он меня не убедил. Правда, я видел, что он верит в свои слова, но при всем уважении к нему я чувствовал в душе: если люди не прини­мают истину, значит, еще не придумали, как ее до них донести. Можно сделать так, чтобы все уверовали, думал я, и я обязательно найду спо­соб.

Два дня спустя мы сидели на высоком холме, ветер трепал редкую траву и свистел среди голых камней. Мы глядели на холодную, увен­

чанную снежной шапкой, величественно-одинокую Ир Виддфа, Пове­лительницу снегов, Твердыню зимы.

В этом бесприютном краю сумеречных гор и мглистых долин так легко было поверить в то, о чем шепчутся у огня, в сказки, которые вот уже сотни поколений переходят от родителей к детям: одногла­зые великаны пируют в каменных чертогах; богини, обернувшись со­вами, летают в ночи на мягких бесшумных крылах; морские девы за­влекают пловцов в губительные волны; в волшебных холмах пленен­ные витязи спят столетия напролет, а далеко в океане лежат незри­мые острова, где боги танцуют в сумерках вечного лета...

Легко поверить в невероятное среди этих полых холмов.

Мы спешились и поели на вершине, потом устроились отдохнуть. Мне спать не хотелось, и я решил спуститься в ложбину — наполнить в ручье кувшины и бурдюки. Спуск был некрутой, дорога — недлин­ная, и я не особо старался запомнить путь, да меня бы это и не спасло.

Я оступился и съехал с холма вместе с бурдюками и кувшинами, перекинутыми через плечо на ремнях. Быстрый ручей бежал посреди ложбины в густых зарослях боярышника и бузины. Я подобрался к воде и стал наполнять бурдюки.

Не могу сказать, сколько времени это заняло, но явно недолго. Однако когда я приготовился идти назад и оглянулся, холма уже не было видно — густой серый туман спустился с Ир Виддфа и окутал все, словно густой шерстью.

Я встревожился, но не испугался: в конце концов холм был прямо передо мной. Надо было только идти, чтобы оказаться на вершине, где ждали меня спутники. Я не стал мешкать: вдруг они проснулись, увидели, что меня нет, а туман сгущается, и забеспокоились.

Я быстро отыскал тропку, по которой спустился, и начал подъем. Время шло, но вершина не показывалась. Я остановился, вгляделся в мятущуюся пелену, однако так и не смог разобрать, где я.

Я крикнул... плотные испарения поглотили звук.

Что делать?

Кто знает, сколько продержится туман? Можно несколько дней плутать по склону холма, но так и не выйти на нужное место. Хуже того — а этим скорее всего и кончится, — можно споткнуться о ка­мень, сломать ногу или упасть с кручи и разбиться насмерть. Я сел и задумался.

Было ясно, что я хожу кругами и что туман сгущается. Мне ниче­го не оставалось, как снова тронуться в путь; не хотелось ночевать в

промозглой сырости, прижавшись к валуну на склоне холма. Итак, я двинулся, но теперь уже медленнее, следя за тем, чтобы с каждым шагом подниматься в гору. Так я непременно доберусь до лагеря на­верху, даже если это займет полдня.

До верха я добрался, но мои спутники успели куда-то подеваться. Я бросил бурдюки и огляделся. Туман здесь был пореже, чем в доли­не; я, хоть и не без труда, сумел осмотреть вершину. Все ушли, не оставив и следа.

Странно. И страшно.

Я звал своих спутников снова и снова, но никто не ответил. Я вер­нулся туда, где мы ели, в надежде отыскать хоть какой-то знак наше­го пребывания. Напрасно. Ни крошки, ни корочки не осталось на вер­шине холма, ни единого отпечатка копыта, ни одной примятой травин­ки...

Я взобрался не на тот холм! В слепом стремлении вырваться из ту­мана я заплутал, а теперь надо ждать, когда пелена рассеется, и лишь тогда искать правильную дорогу. Пока же оставалось обратиться к средству, к которому следовало прибегнуть с самого начала, — си­деть и не дергаться.

Щеки мои горели от стыда. Надо же быть таким дураком! Я сумел поднять в воздух камни, но не смог забраться на обычный холм, что­бы не заблудиться. Есть ли слова описать такую нелепость?!

Я устроился в ямке между камнями, завернулся в плащ и приготовился ждать,

прекрасно понимая, что, возможно, проведуздесь целую ночь.

Думать об этом не хотелось. Неужто полые холмы поглотят и мою жизнь? Про это тоже не хотелось думать.

Когда сплошной туман потемнел и наступили сумерки, я сидел, об­хватив руками колени, и силился перебороть страх. Вдруг я услышал легкое позвякивание конской сбруи. Кто-то из дружинников меня ищет! Я вскочил и закричал. Звяканье стихло. Как я ни вслушивался, мне больше не удавалось его различить.

— Ты здесь? Блез! Кто там?