Мерлин

— То, что я совершу, произойдет на глазах у всех, чтобы и вы зна­ли истину, — обратился я к ним. — Эй, ты, — я указал на того, что стоял ближе к костру. — Повороши пламя, подбрось дров! Мне нуж­ны алые уголья, а не потухшие головни.

На самом деле необходимости в этом не было, но я тянул время, чтобы успокоиться и чтобы Утер немного пришел в себя. Это сработа­ло, потому что Утер закричал:

— Ты что, не слышишь! Делай, что тебе сказали, да поживее!

Покуда воины бросали в костер дубовые ветки, я пошел в шатер за посохом и плащом. В них тоже не было никакой надобности, но я ре­шил, что не вредно произвести впечатление. Искусство не должно ка­заться слишком простым, не то люди перестанут его уважать.

Пеллеасу все происходящее явно не нравилось.

— Что вы собираетесь делать, господин?

— То, о чем попросил меня Утер.

— Но, господин мой Мирддин...

— Пусть узнает! — выкрикнул я, потом смягчился. — Ты не зря тревожишься, Пеллеас. Молись, мой друг. Молись, чтоб нам не вы­

пустить в мир такую опасность, какую мы сами не в силах будем сдержать.

Чуть позже ко мне подошел слуга и сказал, что костер разожгли. Я закутался в плащ и взял посох. Пеллеас, продолжая вполголоса молиться, медленно встал и пошел вслед за мной. Когда мы вышли из шатра, стояла глубокая ночь. Мы подошли к костру, который уже прогорел. Осталась груда пышущих жаром углей, и на них плясали малиново-желтые язычки: подходящее ложе, чтоб разрешиться от бремени грядущего.

Луна светила бледно, ее свет дробился на ветвях, костер бросал на стволы алые отблески. Дружина собралась и стала вокруг костра, только глаза воинов блестели в темноте. С моим появлением воцари­лось почтительное молчание. Утер приказал вынести походное кресло и сел у входа в шатер — ни дать ни взять бездомный король, учредив­ший свой двор на лесной поляне.

При виде меня он набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить, потом передумал, закрыл рот и просто кивнул на костер, словно говоря: '^,Давай за работу".

Я отчасти надеялся, что он вскоре остынет и все-таки избавит ме­ня от тяжелой необходимости исполнять обещанное. Однако Утер так легко не отступал. Будь что будет — считал он — а там посмо­трим.

Итак, подобрав плащ, я начал обходить костер по направлению солнца, держа над головой посох. На древнем наречии, тайном языке Ученого Братства, я произнес старинные слова, которые приподнима­ют завесу между этим и Иным Миром. В то же время я молился Господу Иисусу, прося у Него мудрости, чтобы правильно истолко­вать увиденное.

Я остановился, повернулся к огню и открыл глаза, чтобы загля­нуть в горящие угли. Мне предстало дрожание пламени... жаркий ба­грянец... образы...

Женщина на крепостной стене, ее распущенные золотистые во­лосы плещутся на ветру, чайки с криком пролетают над ее головой, внизу неустанно бьется о берег море...

Белоснежный конь без всадника во весь опор летит вдоль речного брода, тяжелое седло с высокой задней лукой пусто, поводья болта- юте я, болтаются...

Желтое облако наползает на склон холма, на котором лежит побитое воинство, копья ощетинились порослью молодых ясеней, вороны пируют мертвечиной...

Невеста одиноко рыдает в пустом дворце...

Епископов и монахов ведут в оковах средь развалин покинутого города...

Высокий человек плывет в челне по заросшему тростником озе­ру, солнце сияет на его золотых волосах, глаза прикрыты, руки ело- жены на коленях...

Саксонский боевой топор подрубает корни древнего дуба...

Люди с факелами несут свою ношу на высокий погребальный кур­ган, окруженный огромным каменным кругом...

Черные псы лают на белую зимнюю луну...

На снегу голодные волки рвут в клочья своего же собрата...

Человек в шерстяной монашеской рясе крадется по пустой улице, опасливо глядя через плечо. Он взмок от страха, в руке у него сосу­дец, какие священники используют при помазании...

Над залитым кровью алтарем пылает Христов Крест...