Мерлин

Полагаю, те, кто живет близко к земле, чувствуют такое нутром; они ощущают перемены в людской удаче, как улавливают малейшие изменения погоды. Они видят алые облака на закате и знают, что утром пойдет дождь; потянув носом воздух, объявляют, что ночью подморозит. Они воспринимают слабые колебания эфира, которые, словно круги по воде, разбегаются от судьбоносных событий. Вот почему они без слов знали, что страшиться больше не надо.

Да, они знали и тем не менее с радостью внимали вестям о битве. Я знал: мой рассказ они будут повторять изо дня в день, покуда каждый — от годовалого младенца до согбенного старца — не затвердит его назубок и не сможет повторить слово в слово, как он вышел из моих уст.

Мы не мешкали в пути, но со всей возможной поспешностью скакали в Лландафф, как теперь называлось то место, где Давид выстроил свою церковь: крепкое бревенчатое здание на каменном основании, окруженное хижинами монахов. Такие обители росли по всему западу как грибы, в том числе благодаря неусыпным заботам Давида.

Уже на подъезде к монастырю можно было видеть добрых братьев за их многочисленными трудами. На самых юных были домотканые рубахи из некрашеной шерсти, на старших — бурые рясы. Женщины (в монастырь нередко уходили семьями) носили либо такое же, либо обычное платье. Все были при деле: собирали хворост, строили, сооружали крыши, обрабатывали поля, кормили свиней, учили детей из ближайших селений — любая работа исполнялась с одинаковым бодрым рвением. Казалось, весь монастырь гудит, как пчелиный рой.

Мы остановились полюбоваться довольством и благополучием, потом спешились и вошли во двор. Меня приветствовали учтиво, словно короля, поскольку на моей шее висела гривна.

— Чем могу служить, господин? — с искренней благожелательностью поинтересовался один из иноков.

— Я друг здешнего епископа и хотел бы с ним повидаться.

Монах любезно улыбнулся.

— Конечно. Поскольку вы его друг, вы понимаете, как это сложно. Наш епископ очень стар, в это время дня он обыкновенно отдыхает... — Он развел руками, словно показывая, что не властен нам помочь. — К тому же он должен составить проповедь.

— Спасибо, — отвечал я. — Не смею его тревожить, хотя и знаю, что он захочет меня увидеть.

Вышли еще два служителя Божьих и остановились, поглядывая на нас и перешептываясь.

— Тогда извольте подождать, — промолвил монах, — а я передам вашу просьбу.

Я поблагодарил и поинтересовался, нельзя ли тем временем поговорить с кем-нибудь из старших.

— Можно с братом Гвителином.

— Я вообще-то имел в виду Салаха.

— Салаха? Но... — он удивленно вгляделся в мое лицо, — наш дорогой брат Салах давным-давно почил.

Сердце пронзила боль, как всегда при таких вестях. Ну конечно, я и позабыл, сколько ему лет.

— Хорошо, пусть будет Гвителин. Скажите ему, что приехал Мерлин ап Талиесин.

При звуке моего имени двое монахов переглянулись и с криком «Мирддин! Мирддин здесь!» побежали рассказывать остальным.

— Лорд Мирддин, — с легким поклоном произнес инок, — дозволь проводить тебя к брату Гвителину.

Гвителин был вылитый дядя, Мелвис; такое бывает в родах, где сильна наследственность, а значит, и фамильное сходство. Когда он поднял глаза от манускрипта, я на мгновение замешкался.

— Что-нибудь стряслось? — спросил он.

— Нет, ничего. Просто вы напомнили мне одного человека.

— Моего прадеда? Вы знали Пендарана Гледдиврудда? — Он оценивающе взглянул мне в лицо. — Позвольте узнать ваше имя.

Инок, проводивший меня в келью, от волнения позабыл меня представить.

— Да, Алый Меч был моим добрым знакомцем. Я Мирддин ап Талиесин, — просто отвечал я.

У Гвителина округлились глаза.

— Прости меня, Мирддин, — сказал он, беря мои руки в свои. Это было пожатие человека, рожденного носить меч. Если я ожидал, что его ладонь окажется мягкой и изнеженной, то ошибся: каждодневный труд придал ей крепость и силу. — Прости, я должен был тебя узнать.

— С какой стати? Мы видимся впервые.

— Да, но я о тебе слышал со дня рождения. Сознаюсь, до сей минуты я думал, что знаю тебя, как себя.

— А я сознаюсь, что при виде тебя мне почудилось, что я снова увидел Мелвиса.

Он улыбнулся, польщенный моими словами.

— Если б я мог иметь половину его достоинств, я бы умер спокойно. — Улыбка его стала шире. — Однако, Мирддин ап Талиесин ап Эльфин ап Гвиддно Гаранхир, как видишь, мы все знаем твою славную родословную, я всегда надеялся однажды тебя увидеть, и вот ты здесь. И впрямь, на тебя стоит подивиться. Но скажи, что привело тебя в Лландафф? Останешься ли погостить? Место тебе найдется.

— Спасибо за радушие, Гвителин, ты достоин своего щедрого дяди. Немного погощу — день или два, потом надо будет в Лондон.

И я рассказал ему про нового Верховного короля и предстоящую коронацию.

Он перебил меня:

— Мой брат, Теодриг, он...

— Здоров и возвратится, как только Верховный король вступит на престол. Вот зачем я здесь: буду просить, чтобы Давид помазал Аврелия на царство.

Гвителин подумал и отвечал медленно:

— Верно, что Давид много лет не покидал Лландаффа, но... Ладно, спросим его самого и послушаем, что он скажет.