Мерлин

Был уже поздний вечер второго дня после битвы, и Утер едва не валился с ног. Его шатало от усталости и выпитого вина, он улыбался криво и неуверенно.

— Иди спать, Утер, — сказал я, подавая ему плащ. — Идем, я провожу тебя в твой шатер.

Он позволил себя увести и сразу рухнул лицом в лежанку. Его слуга — паренек из западных краев по имени Ульфин — ждал наготове, но я сам снял с Утера башмаки и пояс, потом накрыл его плащом.

— Задуй свет, — сказал я. — Сегодня он твоему господину не понадобится.

Оставив спящего в темноте, я вернулся к Аврелию. Он зевал. Слуга расстегивал его кожаный нагрудный доспех.

— Что ж, — сказал Аврелий. — Сдается, я теперь и впрямь Верховный король.

— Да, государь. Теперь тебе от этого не уклониться.

Слуга снял доспех, и Аврелий потянулся.

— Последний кубок, Мерлин? — спросил он, указывая на кувшин.

— Поздно, я устал. Выпьем вместе в другой раз. Но тебе я налью, если желаешь.

— Нет... — Он мотнул головой, тряхнув черными кудрями. — В другой, так в другой. — Он задумчиво взглянул на меня. — Скажи, Мерлин, правильно ли я их отпустил? Лучше ли так будет?

— Отпустил ты их правильно, государь. Лучше ли так будет? Нет, Аврелий, боюсь, что нет.

— Значит, Горлас был прав: они вернутся.

— Да, конечно, можешь не сомневаться, — ответил я и добавил: — Но они вернулись бы так и так, ты ничего тут не можешь поделать.

— Но если бы я приказал их обезглавить...

— Не давай таким, как Горлас, ввести себя в заблуждение, Аврелий, и не обманывай себя сам. Вчера варвары потерпели поражение, но не разбиты наголову. Убив пленных, ты бы ничего не изменил, только покрыл бы свою душу вечным позором.

Он запустил руку в волосы.

— Мне что же, до конца жизни не выпускать из руки меч?

— Да, — тихо ответил я. — Всю свою жизнь ты будешь править с мечом в руке, о мой король, ибо еще не родился тот, при ком эта земля обретет мир.

Аврелий задумался и, верный своему духу, мужественно принял мои слова.

— Что ж, — медленно произнес он, — увижу ли я его?

Я сказал ему правду.

— Нет, Аврелий, не увидишь. — Это было жестоко, и я попытался смягчить удар. — Однако он будет чтить тебя и прославит твое имя.

Аврелий улыбнулся и снова зевнул.

— Что ж, и на том спасибо, как говорит Утер.

Я шел к своей палатке через спящий лагерь. Насколько меньше было нас в эту ночь! Воины, спящие у потухших костров, казались мертвыми — так глубок был их сон. Да, все королевство крепко спало в ту ночь благодаря этим смелым воинам да их товарищам, тем, что теперь спали под могильным холмом.

У себя в палатке я стал на колени и начал молиться так:

— Господь Иисус, Податель жизни, Искупитель и Друг, Царь небесный, Начало и Конец, выслушай мои стенания.

Трижды три сотни, исполненные надежд и жизненной силы, — трижды три сотни нас было и нет больше, ибо смерть истребовала царскую долю кровью героев.

Трижды три сотни воинов было вчера — ровно горел в них свет, не мигая, дыханье их было теплым, а очи быстрыми: трижды трех сотен более нет, ибо сегодня соратники наши лежат в земляных чертогах, хладны они, и друзья их не могут им больше сопутствовать.

Трижды три сотни воинов, смелых в бою, в сражении быстрых, товарищей стойких в пламени битвы, — трижды три сотни нас было и нет больше, ибо каркает ворон над полем, что горе засеяло и жены полили слезами.

Иисус Милосердный, Преславный, Чье имя — Свет и Жизнь, будь светом и жизнью павшим Твоим рабам. Ты, прощающий с радостью, прости им, не помяни их грехов, но вспомяни: когда их призвали на защиту родной страны, они забыли себя, преисполнились отваги и устремились в бой, зная, что ждет их гибель.

Внемли молитве моей, Господи Иисусе, собери друзей наших в чертоге Своем, всели их в райский покой, и не будет у Тебя товарищей лучше.

На следующий день Верховный король снял лагерь и поскакал в Лондон, где венчался на царство его отец и где ему самому вскорости предстояло короноваться. Мы с Пеллеасом отправились на запад в Диведд искать епископа Давида. Мне хотелось, чтобы восшествие Аврелия на престол благословил сам Давид, если он впрямь так крепок, как уверял Пеллеас, и способен выдержать странствие.

В Лондоне был свой епископ, некий Урбан, о котором отзывались как о ревностном, хотя и несколько честолюбивом молодом священнослужителе. Я ничего против него не имел, но рассудил, что присутствие Давида укрепит связь Аврелия с западными правителями. Кроме того, я не успел повидать доброго священника после возвращения из Калиддона, и это тяготило. Теперь, когда появилось время для себя, меня снова неудержимо потянуло к нему.

Мы с Пеллеасом ехали через луга и холмы, и казалось, что вчера рассеялась долго лежавшая на них черная тень, словно коршун покружил и улетел прочь. Повсюду пахарь дышал свободнее, купец без боязни пускался в путь, нас радушно встречали в селениях, ворота и двери стояли распахнутыми, а ведь весть о разгроме саксов еще не успела распространиться. Откуда же люди знали?