Меридий

Стоит вопрос в моем сердце лишь один: сделали ли мы всё правильно, если спустя столько лет я всё еще слышу о тирании, сменившей лицо, но не исчезнувшей вовсе? Что есть тирания, нависшая над нашим славным государством, и что есть единство нации, разделенной не только мостами и землею на Верх и Низ, но и разделенной сердцами и разумом? Кто ответственен за нее, мои друзья? И коли мы несем ответ, то почему ничего не делаем сверх того, что делаем сейчас, если силы наши позволяют нам сидеть здесь и пить чудный чай с этих пиал? – с глубоким вздохом он сделал глоток из очень маленькой прозрачной пиалы, напоминающей цветок лотоса.

– Время назад, тогда вы уже все были здесь, мы потушили огонь так называемой революции и тогда мне казалось, что поступили мы правильно, лишив спичек детей, решивших, что мир строится за пару дней, а государство, лишенное инструментов войны, способно создать новую цивилизацию, будто к власти пришли не люди, а сам Создатель, творящий мир в течение недели. Думал я так до тех пор, покуда не узнал, кто стоял за всей этой затеей и каковы мотивы были их в этой войне. И чтобы развеять туман, мною же и сотканный, то скажу вам, что некоторых из них я знавал сам и шел с ними плечом к плечу по траншеям и улицам, укутанным в смрад смерти и страдания. И что с идеями они шли с теми же, что и ранее, рвясь в бой за независимость, свободу, право на счастливую и здоровую жизнь. А победив их, в этот раз будучи по ту сторону баррикад, я начал узнавать, что дела темные начались там внизу: что происходят там вещи страшные, с нашей стороны позволенные или встреченные глазами закрытыми. Говорю это я вам потому, что вы из всего совета – люди самые заинтересованные в этом вопросе, но мнения имеющие разные, и оттого беседа эта может быть конструктивной и сложной, но не лишенной потенциала и интереса. Что же делать мы будем с Нижним городом, оставленным нами на столь долгое время, нами же обиженным, а теперь превращенным в необузданное чудовище, в Тифона, готовящегося разорвать свои цепи и вырваться из глубин самой тьмы, дабы нанести смертельный удар своим обидчикам? И ежели мы считали себе тем самым справедливым бунтом, то каков шанс, что мы лишь титаны, пожирающие своих детей из страха быть ими свергнутыми, а они и есть те самые справедливые герои, должные совершить праведное, богоугодное деяние? В чем же различие двух этих историй? Сердце мое чувствует, что великое зло затаилось в глубинах этих подземных гор и смертельный яд проник в наш чистый город, касающийся самих небес. Взор мой затуманен неведеньем и заблуждениями, кои я хочу проявить. Что скажете вы мне, мои друзья?

– Твои тревоги небезосновательны, друг мой, – начал свой ответ Зердан Риц, – но и не обоснованные фундаментально. Как я знаю, свержением Тридцати занимались силы Верхнего города, аристократия, торговые и феодальные дома, запросившие помощи других государств, дабы остановить войну мирового масштаба, а тот огонь, что мы тушили вместе, был разведен лишь теми, кто всегда были недоволен своей жизнью, но которые и не стараются ее исправить, погруженные в свои страсти и всегда стремящиеся с голоду ухватить самый толстый кусок. Я слышал слухи о растущих в глубинах угрозах, но покуда мы не проведем расследование, слепо верить в них, разжигая панику, не следует. Ты знаешь мое отношение к Хинксайду и знаешь также, что к ним я сострадателен, как и к делам Хайхилла. Моя работа заключается в сохранении порядка в городе целиком наряду с движением прогресса, приостановленного вечной возней человеческих распрей. Я готов проявить любое сотрудничество, но не готов отвлекаться от основных целей, поставленных мне. Что скажут другие?

– Я и мой муж всегда придерживались концепции взаимопомощи, сострадания и стремились к миру. Наш дом готов продолжать помогать жителям Нижнего города, как и ранее, предоставляя поставки средств первой необходимости, спонсируя клиники и развивая торговлю с биржей труда. Проблема лишь в их недоверии. Они скорее пойдут за помощью к своим собратьям, нежели обратятся к нам, потому что в их сердцах таятся обида и недоверие, которые излечит только время. Мы искренне не знаем, что могло бы заставить их поверить в наше расположение. Наш бунт отличается от их восстания тем, что в их сердцах царит уверенность в нашей непричастности, будто всем всё равно на них, и оттого они вечно твердят о своей независимости, продолжая множить свои серые бизнесы, порождающие лишь больше зла и ненависти в их рядах, множащие несчастья и печали. Мы в затруднительном положение, ибо мягкие меры бездеятельны, а жесткие не принесут никакого успеха, но вижу я также, что и ожидание для нас слишком тревожно, так как мы не видим ничего дальше мостов, разделяющих нас. Слишком слабы мы для того, чтобы держать их под контролем, не выпуская из рук то, что нам удалость отстроить и уберечь, несмотря на технический регресс…