Мэрфи из обыкновении

— Так ты хочешь сказать, что я не увижу своей Джины?

Жеребец иронически фыркнул.

— Мало того, что втрескался в фикцию, так еще и имечко ей придумал Валяй домой, дубина стоеросовая!

Такого Жирар стерпеть не мог. Он чуть не лопнул от ярости, но жеребец благоразумно исчез, оставив великана посреди голой равнины. Однако тот уже приобрел некоторый опыт и знал, что бескрайний простор не более чем иллюзия, а на самом деле повсюду натыкано перегородок. Они невидимы, потому что их заколдовали или покрасили под цвет воздуха, но если он побежит, то непременно какую-нибудь стопчет. И правильно сделает — этот чванливый коняга ничего лучшего не заслуживает. А ломая стеночку за стеночкой, Жирар, вполне возможно, найдет и Джину. Он ее видел и любит, — значит, она есть!

А все остальное враки, как говорит этот жеребец, одна фикция!

Великан припустил бегом. Равнина задрожала под его ножищами, и, как и следовало ожидать, через несколько шагов он налетел на первый барьер. За рухнувшей стенкой обнаружился, невероятно завлекательный с виду — так и просился в рот — леденцовый дом. Жирар мог бы умять его в один присест, но его предупредили, что ежели в сонном царстве чего отведаешь, так навек там и останешься. У него имелся запас собственной провизии — печенье, сыр и бренди — так что голода до поры бояться не приходилось. Конфетный домик остался позади.

Следующей оказалась перегородка из сахарного тростника. Свалив ее, великан вступил прямо в гнездо извивающихся щупалец, наградил их парой пинков и взбежал на горный склон, кишмя кишевший гоблинами. Те заорали и принялись швыряться в великана всякой дрянью, но он, уделив им не больше внимания, чем назойливым мухам, неудержимо стремился дальше. Плевать ему, что этот гривастый толкует насчет фикций. Джина где-то здесь, и, чтобы найти ее, он, если надо, снесет все перегородки!

И тут перед великаном раскинулось бескрайнее море.

Жеребец опять возник ниоткуда и, стоя на воде, словно она была твердой, сурово сказал.

— Что-то ты слишком разошелся, орясина. Многовато шуму для сонного царства. Придется тебя унять.

— Засунь свое царство себе под хвост! — огрызнулся Жирар и помчался напролом дальше.

За очередной поваленной перегородкой оказался огр со здоровенной заостренной жердиной (огры слишком тупы, чтобы использовать настоящие копья).

— Сначала охнешь, а после сдохнешь! — рявкнул огр и метнул свое оружие.

Великан охнул — острое бревно вонзилось ему в бок.

Ухватив болезненную занозу двумя пальцами, он выдернул ее, но обнаружил, что из раны обильно течет кровь. Жирар потянулся к карману за волшебной прокладкой, и…

…Обнаружил себя лежащим на земле со связанными руками и скованными ногами.

— Нарушение порядка и нанесение ущерба являются наказуемыми деяниями, — возгласил снова объявившийся жеребец. — Соответственно ты приговариваешься к лежанию, невставанию и истеканию кровью до тех пор, пока кто-либо, движимый бескорыстным состраданием, не освободит тебя.

Причем этот освободитель должен, во-первых, ничегошеньки о тебе не знать, а во-вторых, трижды отказаться от предложенной тобой награды. Согласится хоть раз, и все насмарку: придется тебе ждать следующего. Уразумел, дубина? Ну тогда отдыхай!

Жеребец исчез, и Жирар остался предоставленным своей участи.

***

Сначала, естественно, он всячески силился разорвать путы, но потом бросил эти потуги по причине очевидной неосуществимости. Великан потерял счет времени, но способности мыслить не утратил и, поразмыслив, рассудил, что насчет «сдохнешь» огр, пожалуй, перегнул. Едва ли он истечет здесь кровью до смерти, поскольку это ненастоящее его тело, а стало быть, и ненастоящая кровь. Оно бы и ладно, но только почему-то потеря ненастоящей крови оборачивалась самой настоящей и весьма ощутимой потерей сил. Всего нескольких дней раздумий хватило, чтобы понять: слабость вполне реальная и вызвана тем, что его истинное тело лежит снаружи, прильнув к глазку гипнотыквы без еды и питья. Таким образом, угроза истощения все же существовала, ведь возможности освободиться не было ни во сне (путы не разорвешь), ни наяву (от глазка не оторвешься).

Проходившая мимо нимфа взглянула на него с сочувствием и, вздохнув, сказала:

— Бедняжка, тебе, я вижу, совсем худо. Я бы и рада тебя: освободить, но нельзя: ты тут столько всего наломал-напортил…

— За любовь страдаю, — ответил великан. — Я искал Джину.

— Джину? А, ту великаншу, которая на самом деле фикция? Ну ничего, думаю, что когда ты ее забудешь, Конь Тьмы сочтет тебя исправившимся и отпустит.

— Я никогда ее не забуду.

— Жаль, тогда плохо твое дело. Ну ладно, мне пора. Сегодня я занята в сцене в замке Ругна. Роль так себе, эпизодическая, но кошмар первоклассный.

Она рассмеялась — нимфы доброжелательны, но их чувства неглубоки и недолговечны — и удалилась.