Мерано издали и вблизи

Без перерыва работает телетайпная связь Мерано — Москва. Каждый новый ход в Мерано уже через несколько минут «отпечатывается» на доске начальника управления шахмат Спорткомитета СССР гроссмейстера Н. В. Крогиуса. Его кабинет в искусно реставрированном особняке на Гоголевском бульваре становится в эти часы центром «московского притяжения». Впрочем, разве только московского? Еще немного, и черные телефоны на его столе превратятся в красные.

— Здравствуйте, уважаемый Николай Владимирович. Как здоровье, как самочувствие? Поздравляю с защитой докторской диссертации. Это звонит ваш друг из Еревана.

— Спасибо.

— Передайте, пожалуйста, от меня и моей семьи привет вашим близким. Да, кстати, если нетрудно, как дела в Мерано? Здесь у нас не спят, все ждут оттуда вестей.

— Партия отложена, но, скорее всего, Корчной сдастся.

— Если нетрудно, извините сто раз, не могли бы вы продиктовать позицию?

— Я передам трубку моему товарищу, будьте здоровы.

Едва вешается трубка, новый звонок:

— Добрая ночь, уважаемый Николай Владимирович. Как здоровье, как самочувствие? К вам звонят из Грозного.

— Спасибо. Партия отложена. Карпов выигрывает.

— А не может ли случиться что-нибудь такого? Так хотелось бы получить текст партии.

— Скоро передадут по радио.

— А вы... это самое... не могли хотя бы отложенную позицию?

— Сейчас вам ее продиктуют. Будьте здоровы...

До окончания восемнадцатой партии, а с ней и всего матча остается ночь и еще половина дня.

Вечером мне позвонил международный арбитр, ответственный секретарь Федерации шахмат СССР Владимир Яковлевич Дворкович:

— Запишите, если хотите, два последних хода и примите поздравления.

Я благодарю своего товарища, позволявшего звонить к нему на работу или домой в любое время суток, и желаю ему спокойной ночи.

— Кажется, эта ночь будет в полном смысле спокойной. Дело сделано, сейчас я отключу телефон.

Воспроизвожу на доске два принятых хода, возникает позиция... Что же она мне так напоминает?

Дело было давнее, а не забылась позиция и вообще все, что случилось во время той партии.

* * *

На первый курс филологического факультета в середине года был зачислен один лощеный молодой человек. Перевели его к нам из другого города, звали его Жора. На четвертый или пятый день он познакомился с моей подругой, на шестой написал ей записку, на восьмой назначил свидание, а к исходу второй недели изъявил желание сыграть в турнире на первенство университета, показав удостоверение второкатегорника. Тогда, в сороковом году, второкатегорников в стране было чуть меньше, чем сейчас мастеров. Жоре сделали исключение, вписав его фамилию в уже готовую таблицу.

Я питал к нему не больше симпатий, чем он ко мне, еще до турнира он известил, что прибьет этого Буратино одной левой (я был на курсе самым младшим), излишне говорить, что моя цель была прямо противоположной, мы встретились за три тура до конца. Полтора очка гарантировали мне призовое место... Ту партию я помню и сегодня, просто такая уж это случилась партия.

Играли мы в большой аудитории, зрителей, а тем более зрительниц было не слишком много, но, кажется, одной из них оба партнера готовились посвятить свою победу.

Жора разыграл белыми королевский гамбит, долженствовавший продемонстрировать романтичность его натуры и бесстрашие. Я принял жертву. Дела белых шли поначалу все лучше и лучше (мой партнер принялся насвистывать, при этом ужасно фальшивя, арию тореадора), потом же стали так себе. Желая вернуть инициативу, он сделал опрометчивый ход слоном, потом снова схватил слона, возвратив его на место, даже «поправляю» не сказал. Подумал немного и сделал ход конем. Я недоуменно посмотрел на него, он выдержал взгляд, показывая всем своим видом, что ничего особенного не произошло. Если бы я настоял на ходе слоном, партия кончилась бы довольно быстро.

«Ничего, — подумал я, — выиграем и так, пусть не говорит, что я воспользовался зевком». Но потом я почему-то все меньше стал думать о партии и все больше об этом несчастном партнере. Ходят же такие по свету. Как же надо не уважать себя, чтобы так унизиться. А может, он не считает это унижением? Привык к легкой жизни, всегда все ему удается — правдами или неправдами, это для него существенного значения не имеет, главное — достичь цели, а как — дело десятое, а может, и двадцатое. Почему я не настоял на ходе слоном? Теперь он смотрит на меня как на партнера робкого, черт бы его побрал, ходят же такие по свету. Надо как можно быстрее прикончить его и больше постараться с ним не играть. Позиция возникла сложная, а думалось почему-то плохо. Я сделал один не очень хороший ход, потом один просто нехороший, партия покатилась под откос, у нас осталось по три пешки, ладье и коню, но одна моя пешка терялась, а его беспрепятственно проходила в ферзи. Тогда мне пришла в голову идея. Я взялся за коня, потом поставил его на место и сделал ход ладьей. Жора многозначительно кашлянул и, подозвав судью, сказал: