Мера воздаяния

Захар исполнил мою просьбу. Больше они не произнесли ни слова и, прихватив с собой водочную бутылку, через полтора часа вышли на какой-то промежуточной станции, название которой не сохранилось в моей памяти. На перроне они поочерёдно ещё хлебнули из горлышка.

Подумалось, что полученный урок не пойдёт впрок ни светловолосому, ни смугловатому и рано или поздно их отделают с тяжёлыми последствиями.

– Увальни деревенские, – негромко бросил я из купе в коридор вдогонку им, когда парни выходили, просто для оценки их как личностей и так, чтобы они не услышали.

– Полностью согласна, – подхватила Саша. И добавила с прежним презрением: – Увальни, недотёпы с тёмным куриным мышлением, не способные морально оценивать свои поступки. К сожалению, такие встречаются едва ли не на каждом шагу. И на нашем заводе их немало.

Когда поезд снова тронулся, я обратился к проводнице и попросил принести нам чай.

Мы выпили по два стакана, сопровождая чаепитие весёлым оживлённым разговором и продлевая удовольствие от общения.

Саша как-то сразу потянулась ко мне душой, и я понял, что она страшно одинока. Я сказал, что женат, нахожусь в счастливом браке и у нас двое детей-близняшек. Она ответила, что разведена и у неё пятилетний сынишка Илюша.

– Илья Петрович, – с нежностью, певуче добавила она. – А фамилия Новикова у меня девичья, я не меняла её при замужестве.

На вопрос, почему развелись, Саша ответила, что невыносимая скука начала одолевать её рядом с мужем, который говорил только о деньгах и способах повышения доходов; все чувства к нему умерли, только поэтому.

– Зачем же выходили за него?

– Молоденькая была, глупая, а он – красивый, видный, умел ухаживать. Вот польстилась на смазливость.

– Бывает.

– Опостылел он, – сказала она с задумчивым холодком, – словно с чурбаном жила, домой идти не хотелось. Без него дышать легче стало, свободу почувствовала.

– Но сын-то безотцовщиной остался фактически. Значит, в воспитании его будет определённый пробел, который может осложнить ему взаимоотношения в человеческой среде.

– Это так, к сожалению. И финансово Илюшу одной тяжелей поднимать; но я стараюсь – за счёт сверхурочной работы, чаще всего ночной; какой-никакой, а всё доход.

– А как сынишка? Один же остаётся!

– Если меня нет дома, он у бабушки, мамы моей ночует.

– Бывший не помогает?

– Нет. А я не подаю на алименты. Из принципа. Коль сама отважилась на развод, мне и расхлёбывать.

– Проведывает Илюшу?

– Опять же – нет. Возможно, потому, что сынок очень похож на меня и ни одной его черты.

Прозвучало ещё несколько фраз; она что-то спрашивала обо мне, я отвечал, не раскрывая своей подлинной сути – эмигрантской. Общение с ней, созерцание – больше исподвольное – женственной, с небольшой пухловатостью фигуры доставляли немалое удовольствие; я ежеминутно отводил глаза, чтобы не выдать себя, бросая взгляды то в окно, то ещё куда.

Попутчица была, подчёркиваю, хороша собой: высокая, ладная, особенно завораживали полные бёдра почти идеальной формы, милое лицо светилось радостью жизни.

Незаметно, с нарастанием, появилось влечение к ней; она почувствовала мою устремлённость и, пожалуй, ответила бы моему порыву; глаза её томно заблестели, грудь неровно вздымалась. Мы были одни, дверь заперта, и нам никто бы не помешал.

Однако я быстро укротил забурлившую кровь. Изменить Наташе?! Чтобы потом до конца своего века чувствовать себя словно испачканным в чём-то мерзостном и осознавать последним негодяем?.. Нет, такой номер не пройдёт.

Уловив мой изменившийся психоэмоциональный фон, Саша тоже быстро остыла.

– Ф-фу, вот наваждение! – сухо, с отчуждением и вроде бы не к месту тихо воскликнула она, проведя по лицу ладонями, но я понял её.

С этого момента я жёстко держал себя в руках, проявляя только дружеское внимание.

Позже, оценивая своё ошеломительное настроение в те мгновения, я пришёл к выводу, что грубо ошибался: на меня просто воздействовал дамский парфюм, помноженный на привлекательность его обладательницы, и никакого ответного чувства не существовало даже в малейшей степени. И что скорее всего мне тоже досталась бы пощёчина, как и тому деревенскому вахланищу. И в добавление – презрительное отношение на весь остаток пути.

Наконец, последнее: она напоминала мою супругу, даже запах духов был тот же, наверное, это сбивало с толку. В Торонто я не знал куда деваться от множества поклонниц, млевших от моего ресторанного пения и настроенных романически, но никогда и мыслей не возникало о близости с какой-нибудь из них. Любовь дорогой Натальи Павловны была превыше всего, остальное выглядело бы лишь имитацией её с неприятным тошнотворным привкусом.

За окном смеркалось. Всё сильнее хотелось есть. Я предложил сходить в вагон-ресторан и хорошенько закусить там, на что Саша прямо сказала, что для подобных заведений у неё нет денег.

– Не беда, – ответил я, – все расходы беру на себя.

– В таком случае я стану должницей, а это никуда не годится, и вы это прекрасно понимаете.

– Напротив – это я буду обязан вам. Не скрою, вы мне интересны как личность. И вы напоминаете мою жену, которую я безумно люблю.