Мент. СССР

Мимо что-то пролетело, ругаясь как боцман Северного флота. Этим «чем-то» оказался Лёня, криминальный чемпион по французской борьбе стряхнул сыщика с себя, как собака блоху, и отправил в полёт, закончившийся у стены. Врезавшись в неё, Бахматов упал без сознания.

Последовал черёд Вани. Он турманом взвился вверх и грохнулся поблизости от меня.

Я поднял голову. Рябый пёр на меня как бык на тореадора, его огромные, похожие на пещеры, ноздри раздувались как кузнечные меха.

Видит бог, я меньше всего на свете желал кровопролития, но в данной ситуации без него не обойтись.

Мой наган дважды «кашлянул», подсекая толстые как у слона ноги бугая.

Рябый неловко взмахнул руками и, сделав неуверенный шаг, качнулся. Сил на большее у него не осталось, телохранитель ухнул, врезавшись мясистым носом в паркетный пол коридора.

Убедившись, что Чухонец надёжно зафиксирован, я отправился приводить своих коллег в чувство.

Глава 24

В глубине квартиры заплакал разбуженный выстрелами ребёнок. Галина рванулась к нему, чтобы успокоить, я не стал ей мешать. Свой уговор женщина выполнила, пусть занимается малышом.

Взяв стул, поставил его так, чтобы нависать над лежащим на спине Чухонцем и сел. Рядом, постанывая и держась за голову, примостился Лёня.

— Жив?

— Сам гадаю! — ухмыльнулся он.

— Вань, ты как?

— Башкой об косяк! Я в ванную схожу, морду вымою. По-моему, этот бугай мне зуб вышиб.

— Давай. Мы пока без себя начнём.

Парням, конечно, досталось, вроде ничего серьёзного, однако врачам показаться стоит, пусть на молодых раны заживают как на собаке.

Судьба подстреленного Рябого волновала меня меньше всего. Помрёт и хорошо, воздух чище станет. Выживет — допросим, авось выудим что-то полезное. Впрочем, в последнем я сомневался, ему по должности знать расклады необязательно.

— Очухался? — спросил я у Чухонца. — Ты кто такой? — еле шевеля разбитыми губами (перестарался я малость), произнёс тот.

— Георгий Быстров, — представился я. — Знаешь меня?

Он не выдержал и отвёл взгляд.

— Знаешь, — удовлетворённо сказал я. — Тогда должен догадаться, что я здесь делаю…

— Тоша, сука, сболтнул! — сплюнул он, но неудачно: кровавый сгусток растёкся у него по щеке.

— Тебе какая разница?! — фыркнул я. — Может, Стряпчий, а может — не он. Тебя другое заботить должно — как бы не попасть под высшую меру социальной защиты…

— Расстрелом, падла, пугаешь?

Я врезал ему по носу, не сильно, но так, чтобы на глазах у Чухонца выступили слёзы.

— Это за падлу. В следующий раз двину так, что башка в подштанники провалится.

Угроза подействовала.

— Ладно, Быстров, твоя взяла, — перестал геройствовать бандит. — Говори, чего хотел.

— Соображаешь. Кто меня заказал?

— Боюсь, правда тебе не понравится, легавый!

Я снова замахнулся на него, но на сей раз он не стал отводить взгляд, даже не зажмурился.

— Ну… чего ждёшь, мент?

— Жду когда ты ответишь на мой вопрос.

— Я тебе назову имя, но с одним условием.

Надо же, и тут со мной пытаются торговаться. Так-то дело привычное, однако больно кучно пошло. Сначала подружка Стряпчего, теперь вот — Чухонец. И всем от меня что-то надо.

— Да ты охренел, Чухонец! Мне терять нечего, я всё из тебя выбью!

— Конечно, выбьешь, только как бы потом гадать не пришлось: правду я тебе сказал или наплёл с три короба от страха.

Я замер. Гад бил по больному. Действительно, под пытками человек способен не только рассказать правду, но и наплести кучу всего, лишь бы поскорее избавиться от физических мук. Так что тут палочка о двух концах.

— Да уж как-нибудь разберусь.

— Ну-ну, разберись… Только часики-то тикают, гражданин начальник. У Тоши не получилось, так у другого выйдет.

— Хрен с тобой, золотая рыбка, — согласился я. — Сделка так сделка. Но сразу говорю: на волю я тебя не отпущу.

— Бог с ней, с волей! Мне б главное на тот свет не отправиться, после того, как я тебе всё расскажу.

— Ладно. Я что-нибудь придумаю.

Он отрицательно замотал головой.

— Не-а! Ты — фигура мелкая, ничего не решаешь, так что вези меня к главному. Пусть придумает, как меня в живых оставить, и тогда я весь расклад сдам.

— Хорошо! — подумав, согласился я. — Но не вздумай обмануть, пожалеешь!

— Не журись, начальник, моё слово твёрдое.

Появился фельдшер и сразу принялся хлопотать над Рябым. Закончив с подстреленным, переключился на моих напарников. Как я и думал, всё обошлось — парни отделались сравнительно легко. Ничего такого, что не лечится водочным компрессом.

Лёня повёз Рябого в тюремную больничку, а мы с Иваном поволокли Чухонца к Максимычу. Тот твёрдо заявил, что не уйдёт с работы, пока мы не предстанем пред его светлы очи.

Галину трогать не стали. И бабу-дуру жалко, и ребёнка её малолетнего. Может, вырастет, станет человеком, в отличие от беспутного папаши.

Трепалов действительно не пошёл домой, в окошке его кабинета всё ещё горел свет.

— Трудится Максимыч, — поймав мой взгляд, произнёс Иван.

Как и все мы, он очень уважал нашего начальника и был готов ради него идти хоть под расстрел.

Внезапно возникло такое чувство, будто меня кольнуло в лопатку. Такое бывает, когда на тебя смотрит кто-то со стороны. Я поёжился.