Мент без ценника

– А не скажу я тебе ничего, Севка. Я знаю, что на сборке было. Вы там со своими отморозками новоселов на смок пустили. Бруски еще заточиться не успели, а вы их под нож… Нехорошо это. Бруски по трубам себя писанули, один ласты склеил, другой вот отлыгался… Нехорошо, Севка. На сборке такие дела не делаются. На хате такие дела решаются. А этот пряник себя на хате нормально показал, – кивнув на Егора, сказал Прут. – Есть у пацана дух. Может, он в чем-то не петрит, но это пройдет. А если косячить начнет, мы всегда с ним решить успеем…

Только сейчас до Егора дошло, что убивать его не станут. И опускать тоже – во всяком случае пока.

– Но ты должен знать, пацан, – глядя на Хромцова, строго сказал смотрящий. – Ты на сборке уже споткнулся. Булки заголил, было это. Споткнулся ты. Потому и погоняло у тебя будет Хромой. Смотри: на вторую ногу споткнешься, будет тебе мульпа по самое не хочу. Вопросы?

Егор молча склонил голову. Вопросов у него была масса, но ведь смотрящий не станет отвечать на них. Скажет что-нибудь обидное, унижающее…

Прут отпустил Егора, и он вернулся на шконку, которую занял по своей воле. Место далеко не самое лучшее, что называется, у параши, но ведь он же не блатной, ему выпячиваться здесь не нужно. К тому же сортир был отгорожен от шконок кирпичной стенкой, а значит, брызг не будет. Да и второй ярус в данном случае лучше, чем первый.

Егор спустил сумку на нижнюю койку, раскатал тонкий, почти без ваты матрас, застелил его темным от плохой выварки бельем, заправил одеялом. Севка все это время находился где-то позади, вне поля зрения – он запросто мог нанести подлый удар в спину. Но Егор еше не распрощался с мыслью о том, что ему нужно умереть, поэтому ни разу не обернулся. А Севка жег его в спину ненавидящим взглядом.

– Вещи сюда давай! – с важным видом, но с плавающим от неуверенности взглядом сказал ему полноватый парень с узкими плечами и широким тазом.

Он показал ему на грубо сколоченные тумбочки без дверок, что висели на стене одна над другой в узком промежутке между спинками шконок и высокой стенкой сортира. Эти тумбочки почему-то назывались телевизорами.

Егор достал из сумки два больших куска сала, батон копченой колбасы, пакеты с печеньем и карамельками… На днях к нему поступила посылка от родителей, а вчера от Лены. На воле не забывают о нем, и это отрадно.

– Эй, Хромой, ты бы на общак что-нибудь скинул, – тихо, почти шепотом сказал сосед.

Егор внимательно посмотрел на него, и парень почему-то испугался. Как будто было что-то страшное в его взгляде.

– Пушок меня зовут.

Он в растерянности вытер о штанину ладонь, но подать руку Егору почему-то не решился.

– Ты правильно сказал, Пушок.

Егор взял самый большой кусок сала, пакет с конфетами и отнес к столу, за которым сидели блатные. Они глянули на него с равнодушием. Для них он был обычным сидельцем. Ну, приветил его смотрящий, и что?.. Но для Егора это было большое достижение. Фактически он получил прописку в камере – без избиений и тому сопутствующих унижений.

– На общак, – тихо сказал он.

– Нормально, – все с тем же равнодушным видом сказал блатной и сгреб со стола продукты.

На этом разговор закончился, и ждать его продолжения, вернее, похвалы, значило, нарваться на грубость. Егор это понял, поэтому вернулся на свое место.

Он забрался на свою шконку, лег, вытянув ноги. Наконец-то можно расслабиться, перевести дух.

Может, и не надо ему стремиться на тот свет. Туда он всегда успеет. К тому же там, в райских садах, не будет Лены. И не факт, что после своей смерти она окажется с ним. Он умрет, а она выйдет замуж, у нее появится новая семья – муж, дети. О нем она постепенно забудет… А он очень любит Лену. И хочет вернуться к ней. Значит, нужно жить.

Но если вдруг его убьют, ничего страшного. Ведь он знает, что вечная жизнь – это реальность. И если судьбе угодно разлучить его с Леной, что ж, так тому и быть…

– Слышь, Хромой, а ты что, правда вены себе вскрывал? – тихонько спросил Пушок.

В камере было шумно, и Егору пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его слова.

– И что? – громко спросил он.

– Ну, интересно, – все так же тихо отозвался парень.

Егор не стал спрашивать, почему он так говорит, и без того ясно, что страшно Пушку. Он мирный человек из обычной социальной среды, и тюрьма для него – страшный сон. И сам Хромцов такой же. Поэтому они на обочине камерной жизни. Но Пушок всего боится, а ему ничего уже не страшно.

– Что интересно?

– Ну, как тебя спасли, интересно.

– Как спасли? Очень просто. Вертухай в камеру зашел, а мы уже никакие. Петя раньше меня вскрылся, он до больницы не дотянул, а мне повезло. Хотя какое там везение… На том свете здорово.

– Да ладно! Ты что, был там?

– Отвечаю.

– Ничего себе!

– Классно там. Паришь себе в облаках… Ни жрать не хочешь, ни ссать. И ничего не чешется. И не воняет. Ты летишь, а внизу красота… Города, сады, люди в белых одеждах…