Марк вошел в дом, стараясь не шуметь, прошел в холл, осмотрелся по сторонам и попытался сориентироваться. На одежной вешалке висела куртка его жены и мужское дорогое пальто с теплым серым шарфом в белый горошек. Ноли усмехнулся и направился в спальню, которая находилась на втором этаже. Он старательно переступал скрипучие ступеньки, чтобы о его появлении не узнали заранее и не успели подготовиться. За перила не держался — они были расшатанные и могли предательски скрипнуть в любую минуту.
Поднявшись на второй этаж, Ноли завернул к лестнице на чердак, аккуратно поднял люк и выбрался в мансарду, где находилась столярная мастерская. Здесь Марк среди инструментов и материалов держал охотничье ружье. Достав его, он зарядил оба ствола и, гадко ухмыльнувшись, спустился вниз.
Дверь в спальню была приоткрыта, и оттуда доносились аккорды страсти. Война полов разгорелась не на шутку. Двое, что находились в супружеской постели Ноли, любили друг друга неистово, не обращая внимания на шум и окружающий мир. Явление мужа Салли обнаружила лишь тогда, когда он передернул затвор. Она испуганно обернулась и тут же слетела с распластанного любовника, которого еще секундой назад ублажала сверху.
— Что ты?! Марк! Ты всё неправильно понял! — запричитала она.
Майкл, ее любовник, доведенный до экстаза, но так и не испивший его, вскочил с кровати и тут же обнаружил два охотничьих дула «Ремингтона», направленных ему в грудь. Он ничего не успел сказать. Марк надавил на курки. Пули, рассчитанные на медведя, разнесли грудь Майкла в клочья. Он захрипел, повалился на простыни и стал корчиться в агонии. Не так он представлял себе исход сегодняшнего свидания.
Марк переломил ружье, выкинул стреляные гильзы, достал два новых патрона, зарядил ружье и привел его в боевую готовность.
— Молилась ли ты на ночь, Салли? — пробормотал он.
Жена задрожала, и под ней на простынях расползлась желтая лужа страха.
Но Марк не успел выстрелить. В ту минуту, когда он был готов отправить свою неверную жену вдогонку за любовником, смерч налетел на дом Ноли, ухватил его крышу и сорвал. Крыша в мгновение ока втянулась в воронку, и смерч рванулся к обитателям дома, разнося стены в клочья.
Последней мыслью Марка Ноли, что прошуршала на периферии сознания, было:
В ту же секунду все герои драмы исчезли в жадной воронке смерча.
Глава 27
ПУЛЯ ДЛЯ ПРОМЕТЕЯ (ИДЕТ ВОЛНА…)
Волна катила волны изменений.
Волна кроила реальность.
Волна перестраивала Вселенную.
Иван Павлович Столетов последние две ночи не сомкнул глаз. Он был охвачен идеей, как торфяные болота пожаром. Идея шевелилась в его голове и никак не могла обрести форму. Но он чувствовал, что то, что он вот-вот родит, будет гениальным, поворотным пунктом в истории человечества, и осознание значимости идеи, которая засела в его голове, не давало ему покоя. Он заполнил иероглифами формул две толстые тетради, пытаясь подойти к решению задачи, которую обдумывал последние полтора года, но ничего не получалось. Формулы рассыпались, не складываясь в логически связанную цепочку расчетов.
Столетов поднялся из-за стола, чувствуя, как его пошатывает от усталости, и добрался до дивана. Иван Павлович опрокинулся на него, закрыл глаза и провалился в тяжелый вязкий сон, в котором увидел ответ. Все формулы сложились в решение, оказавшееся до предела простым и гениальным в своей простоте. Он всё понял и уцепился за это понимание, как пиранья за ногу нерадивого рыбака.
Когда он проснулся, в голове прояснилось, осталось ощущение гениальности и простоты, но решение погрязло под ворохом обрывочных образов из сновидения. Столетов застонал от разочарования и прошлепал босиком на кухню. Подхватив чайник, он припал к горлышку и высосал всю воду до последней капли.
Иван Павлович занимался конструированием двигателя, способного разогнать звездолет до скорости света. У него не было специального физического образования. Как давно повелось на Руси, Столетов был самоучкой. С юных лет он испытывал тягу к точным наукам, а физику изучал запоем: начал с учебников, а затем перешел на монографии, исследования физических лабораторий и другие научные материалы.
Пределом световой скорости Столетов заинтересовался давно. Подходил к этому вопросу издалека, пролистывая тонны литературы по данной тематике, но никак не мог отыскать решение вопроса.
На него смотрели как на городского идиота. К его словам и образу жизни относились с изрядной долей сарказма, за глаза называя Эйнштейном. При этом в устах городских обывателей слово «Эйнштейн» приобрет новый, донельзя неприличный оттенок, словно это одно из самых страшных ругательств.