Меня зовут Виктор Крид

И вот, первый бой контактников из нашей команды… Честно, я так перед первой атакой на Британцев в первом ряду каре не волновался, как сидя на трибунах, на первом ряду, рядом с рингом. Да когда ко мне Шмидт со шприцем и Тессерактом шёл, мне так страшно не было, как в тот момент, когда рефери к лежащему телу подбегал.

Так-то, сам бой секунду продлился: наш парень просто сунул один раз короткий панч в голову оппонента, и тот слился. Обмяк и на пол лёг.

И какое же облегчение было, когда прокричали: «живой!». Думал, кончу в тот момент. Или кончусь.

И ведь так, Дзен его возьми, каждый раз! Каждый выход каждого члена нашей команды. На протяжении всех соревнований. Всей Олимпиады, Дзен!

К третьему августа, когда, наконец, Олимпийский Мишка воспарил-таки над переполненным стадионом, а советский хор спел ему «Досвиданья…», у меня не было уже никаких сил. Ни моральных, ни физических. Совершенно.

Я приехал в спорткомплекс Федерации, добрался до своего кабинета, взял чистый лист бумаги, первую попавшуюся ручку и написал на нём:

*в правом верхнем углу*

«Тов. Сталину И. В.

От: Крида В. И.

*далее по центру*

Заявление:

Я заебался, я ухожу.

*с левого края под текстом*

3.08.1980 (подпись) Крид В. И.»

Сунул этот лист в руки ничего не понимающей Наташи. После чего собрал свои пожитки в спортивную сумку и «прыгнул» в Камар-Тадж, где буквально рухнул на пол комнаты Суо и отключился, стоило только закрыть глаза.

Сон только был какой-то странный: я снова смотрел на свое тело сверху. Откуда-то еще выше лился свет: яркий, теплый, приятный, чуть щекочущий. Он проходил сквозь «меня» и падал на мое тело. Он лился и лился, а под его воздействием в теле формировался, словно бы копировался другой «я». Другой, но совершенно точь-в-точь такой же. Полная моя астральная, ментальная, эфирная или какая там еще копия. Совершенная и абсолютная, со всеми знаниями, навыками, привычками, с личностью и сущностью… И этот другой «я» начинал «прорастать» в тело, сливаться с ним, осваиваться, а тонкая серебряная нить, что соединяла с оставленным телом «меня», истончалась, таяла. «Меня» начинало сносить и тянуть куда-то… Свет исчез.

Нет уж! Так не пойдет! Я уже оставлял свое тело и больше не хочу! «Я» что есть сил рванулся в свое тело, резким, мощным ударом выбивая из него того, другого «себя». Вспышка, и я открыл глаза, рывком принимая сидячее положение. Быстро ощупал себя, вскочил, попрыгал, выполнил максимально быструю короткую связку «боя с тенью», опустил руки и облегченно выдохнул, после чего расслабленно рухнул обратно на мягкий теплый пол комнаты Суо. Как раз открылась дверь, зашла она сама. Я поманил ее к себе, похлопал рядом с собой ладонью по полу и хитро подмигнул. Она ответно улыбнулась и легла ко мне. Дальнейший бурный и продолжительный супружеский секс выбил из головы остатки дурацкого сна.

* * *

Глава 71

* * *

Неделю я только спал, ел и отдавал накопившиеся супружеские долги. Даже собственными тренировками не занимался. Часами мог просто сидеть на камне и бездумно смотреть вдаль остановившимся рассеянным взглядом.

Суо в такие часы меня не беспокоила. Даже не подходила.

Похожее состояние у меня было в сорок третьем, когда мы с Эриком, тогда уже Эриком, осели в Швецарии, и вдруг оказалось, что всё. Просто всё. Безумная гонка наперегонки со смертью закончилась. Мы «добежали» и больше «бежать» не надо.

Это дикое, на самом деле, состояние. Ну, кто когда-либо испытывал что-то подобное, тот поймет. А кто не испытывал, тому не объяснишь эту гулкую, звенящую пустоту в голове. Эти «фантомные порыва» немедленно сорваться и куда-то бежать, а следом за ними понимание — что бежать никуда-то и не надо. Накатывающее облегчение с привкусом беспомощности.

А через неделю мне в руки попалась газета. Не знаю, как она оказалась в Камар-Тадже, может Суо принесла, может кто-то из её учеников. Обычная газета, даже не Советская, и не свежая, какими меня снабжали в Москве. Не вникал в подробности того, кто следил за этим, но на журнальном столике в моём рабочем кабинете, всегда, каждый день была свежая пресса. И обязательно несколько разных изданий. Я, иногда, честно говоря — довольно редко, когда выдавалась свободная минутка, брал почитать какую-нибудь. Правда, «свободная минутка» выдавалась совсем не часто.

Вот и тут, заметил лежащую газету и прихватил её со стола, следуя на улицу. Совершенно не запомнил, что было за издание. Да мне, в принципе, было и не важно.

Я открыл её и замер, бараньим взором уперевшись в фотографию Высоцкого… в траурной рамке. Оказывается, он умер прямо во время проведения Олимпиады. И его хоронили чуть ли не всей Москвой. А я-то, забегавшись, даже и не знал об этом.