Потом они арестовали Иэна Лека и два дня допрашивали, потому что подозревали, что это он убил Роберта. Его отпустили, потому что не было улик. Видите, какие копы тупые?
Мо провела в больнице еще три дня, и они все время приходили и говорили, что нас еще не нашли. Спрашивали про Роберта. Рассказали, что его судили как педофила много лет назад. Мо плакала и хотела убить себя. Они спрашивали про отца Пеппы и про моего, и про клуб, где Мо работала, и про девчонок оттуда. Иногда приходили врач и люди из социальной службы и разговаривали с ней. Потом появился адвокат и сказал, что ей не предъявлено никаких обвинений. Но только типа могут предъявить претензию, что она плохо с нами обращалась. Врач сказал, что ей надо лечиться, так как у нее ломка, и больница заплатила за программу в приюте. По словам Мо, это стоило две тыщи фунтов в неделю.
Нас не было уже дней семь, когда ее отправили в приют. Ее навещали девочки из клуба и Иэн Леки, и она с ним долго разговаривала и рассказывала, как себя вела спьяну. Он сказал, что нас обязательно найдут, а ей правда надо лечиться. Копы все равно ничего не рассказывали про поиски.
Иэн привез ей какой-то одежды, длинное серое пальто и сигарет. Телефон остался в полиции.
В приют ее везли два социальных работника и женщина из полиции, которая сказала, что это, наверное, я убила Роберта. Мо и так знала, что я его убила. В приюте ее обыскали — не прячет ли она выпивку и наркотики — и поселили вместе с девушкой по имени Джеки. Она не пила уже неделю.
Джеки мы видели на лужайке. Это она подстригла и покрасила Мо в перерывах между собраниями и беседами с врачами. Через три дня приехали копы и сказали, что детей пока не нашли. Ну и еще миллион вопросов про нас задали.
Мо не пила, и ей делалось лучше. Она много говорила с другими про то, как вела себя с нами и с Робертом, и много плакала. Иэн Леки приехал к ней на целый день и сказал, что она все делает правильно. Она согласилась, что главное было не пить только этот день, — и так каждый день. И что это просто, но не легко.
В первую ночь мы решили спать вместе в одном шалаше. Пока Пеппа раздевалась, Мо осмотрела наше снаряжение — спальный мешок, чайник, решетку для костра. Я показала ей, где лежат фонарики, чтобы она могла сходить пописать.
— Где вы все это взяли?
— Ну, в основном я покупала снарягу в Интернете. Кое-что украла.
Мо взяла рюкзак и долго его разглядывала:
— А где ты взяла деньги?
— Воровала у Роберта. И карточки тоже.
— Так ты давно все запланировала?
— Ага.
Она вздохнула.
— У меня еще остались деньги. Смотри. Пятьдесят фунтов. Можно купить еды. — Я вытащила их из кармана рюкзака.
— Сол, а почему ты не улыбаешься? — спросила она.
— А я знаю, как заставить ее улыбаться, — крикнула Пеппа с лежанки. — Она ржет, если я говорю, что у меня будут рыжие волосы на письке!
В этот раз я не засмеялась, и Мо тоже.
Она сняла пальто и кеды и залезла к Пеппе. Я тоже залезла к ним.
Было тесно, но зато тепло. Мы все очень устали. Я стала рассказывать им про Французскую революцию, про то, как всяким мажорам рубили головы, а потом в тысяча семьсот девяносто третьем стали рубить головы всем и устроили Террор, а потом один юрист по имени Робеспьер решил, что нужно убить всех, кто не хочет революции.
Мо слушала-слушала, а потом прошептала:
— Сол, откуда ты все это знаешь?
— В Интернете прочитала.
Мо долго не засыпала. Я лежала и слушала ее дыхание. Хорошо, что она теперь с нами и трезвая. Я начала расслабляться. Между нами лежала теплая Пеппа.
Глава пятнадцатая
Мороз
К утру Мо пропала.
Ночью я слышала, как она встает, одевается и берет фонарик. Я решила, что она пошла пописать. Я лежала рядом с Пеппой и ждала Мо, а потом заснула. Когда я проснулась, уже светало, а ее не было.
Опять похолодало, и даже на углях в очаге лежал иней. Ветра не было, и все вокруг как будто покрылось белым мехом. Я надела флиску, встала перед шалашом и прислушалась. Цепочка следов на снегу вела к уборной и обратно. Потом Мо прошла мимо шалаша Ингрид и ушла куда-то в лес. Я стояла и прислушивалась. Мое дыхание клубилось белыми облачками. Было так тихо, что я слышала шум крови в ушах.
Стоя у холодного очага, я пыталась составить план. Охотники стараются предугадать поведение дичи и понять, где и когда можно найти животное. Охотники знают, чего дичь хочет — например, еды или воды, — и используют это знание. Хищники стараются настигнуть свою жертву, когда она наиболее уязвима, например во время еды или в туалете.
Я знала, что Мо не гулять ушла и не в уборную. Тогда я решила рассмотреть следы у шалаша Ингрид. От конверсов остались отпечатки на подмороженной траве — глубокие, как будто Мо топала. Они уже замерзали снова, так что через час их было бы уже не видно. Вообще следы были беспорядочные, Мо то и дело сворачивала с пути к лесу, а потом возвращалась. Она уходила, когда было еще темно, и шла по свету фонарика.
Мне стало холодно, скучно и спокойно. Я вернулась в шалаш и прошептала Пеппе: