Меня зовут Космо

— Так! — говорит она. — Надеюсь, праздник у вас удался! Скоро Новый год. А это значит, что нам пора уже взяться за дело и начать собирать движения в танец. Вы должны работать над хореографией и не забывать об артистизме. Одно из самых важных движений, которым я учу, — ходьба назад. Некоторым собакам оно никак не удаётся, особенно по команде. Но давайте всё-таки попробуем. По местам!

Мы с Элвисом встаём в ряд с другими собаками, плечом к плечу, в большом круге и учим новую команду. Это-то не сложно, а вот сам новый трюк куда труднее. Я пытаюсь идти назад, словно родился, чтобы ходить так, и никогда не ходил в другом направлении. Но я так отчаянно пытаюсь впечатлить Макса, поддержать скорость, которую мы взяли на первых занятиях, что мои ноги отказываются идти в нужном направлении.

Мы пробуем снова.

И снова.

И снова.

— Всё нормально, — говорит мне Макс, поглаживая уши.

Но всё не нормально! Это первый трюк, который мне не удаётся! Если бы у меня было чуть больше времени, чтобы продумать всё в голове, чтобы понять логику…

— Возможно, он перетрудился, — говорит дядя Реджи. — Он так быстро всё схватывал. Неудивительно, что что-то у него всё-таки не получается.

«Это всё бордер-колли», — только и думаю я. Она насмехается надо мной из угла комнаты, тихий смех вырывается из её мохнатого брюха. И я понимаю, у меня буквально вспыхивает в мозгу мысль, что я потерял что-то в битве с миниатюрным врагом. Пока жилистый демон держал меня за глотку, он украл у меня всё, что смог: энергию, сосредоточение. Он забирает, забирает и забирает. Теперь всё кажется буквально чуть-чуть, но хуже. И это меня беспокоит.

Собаки в кино должны уметь ходить задом наперёд.

За несколько дней до Нового года дядя Реджи в последний раз складывает одеяло на нашем диване. Мне грустно, что я больше не смогу поделиться с ним беконом; он складывает приятно пахнущие рубашки в жёсткий чемодан. Я облизываю его уши, коричневую кожу на запястьях.

— Знаю, знаю, — говорит он. — Но я не так далеко уезжаю.

Я слушаю свою семью — и они рассказали мне, что дядя Реджи нашёл работу кинолога прямо здесь, в городе. Он купил небольшой клочок земли с клёнами и маленьким жёлтым домиком, и мы с Максом можем туда приходить в любое время.

— Я серьёзно, — говорит он нам, когда его машина отъезжает. — В любое время.

Я знаю, сейчас мне должно казаться, словно начинается что-то новое, волнительное. Я доверяю дяде Реджи и верю, что мы с ним снова увидимся. Но в глубине души я думаю, что что-то ещё и закончилось: теперь наши утренние тренировки в тупичке превратятся в угасающее воспоминание. Я уже по ним скучаю: трюк за трюком, лапы в воздухе, а потом — лежим на холодной траве.

У людей столько способов увидеться друг с другом: машины, автобусы, а с помощью больших пальцев они могут легко открывать двери; они могут уйти из дома в любое время и прийти, когда им заблагорассудится. Я никогда не знал такой свободы, и это научило меня терпению: я должен ждать у двери, положив голову на лапы и навострив уши, чтобы не прослушать шаги.

Я уже скучаю по шагам дяди Реджи.

Он машет рукой из машины — и следующие несколько дней я половину времени провожу на диване, лёжа на его одеяле, не отпуская его запах. Дом без него кажется странным. Вечерами, чтобы отвлечься, я рою ямки в саду и разгрызаю коренными зубами сосновые шишки.

— Откуда ты их вообще берёшь? — спрашивает Макс, выметая кусочки шишек из-под кровати. Но, думаю, он всё понимает. Думаю, ему тоже не по себе.

Когда наступает новогодняя ночь, я чувствую едва ли не облегчение, хотя это второй худший вечер в году. В небо взлетают огромные шары синего пламени, воздух трясётся хуже, чем в грозу. По всему району воют собаки. В ночи с фейерверками я чувствую особую близость с друзьями-собаками, когда наши голоса сливаются воедино. Единственный голос, которого не хватает, принадлежит бордер-колли. Она не воет. Я могу лишь предполагать, что у неё что-то содержится в шерсти, что защищает её от ночного шума.

Тем вечером Эммалина стучится в дверь к Максу и будит нас обоих. Мы уснули голова к голове, мечтая о кино.

— Макс? — говорит она.

Глаза Макса всё ещё закрыты. Он недовольно бурчит:

— Что?

— Мама хочет узнать, пойдёшь ли ты сегодня на вечеринку домой к страшной тётке.

— Я очень устал, Эм.

— Пожаааалуйста. Пойдём, пожалуйста? Там будут пирожные!

Я рад, что Макс похож на меня — он хочет, чтобы Эммалина была счастлива; я понимаю, что это так, потому что он отбрасывает одеяло, надевает ботинки, и вскоре мы уже выходим на улицу. В кастрюльке в руках Мамы плещется чили с индейкой; мы впятером выходим в тупичок. Вечер, может быть, молод, а может быть, уже и стар — я до сих пор не разобрался, что же значит это выражение, — но, так или иначе, на улице свежо. Луна освещает всё вокруг.

— А чем сегодня занимается дядя Реджи? — спрашивает Макс.